Красота и драма Северного Тимана.

На грани жизни и смерти

4 марта начался наш автономный 250-километровый отрезок до Печоры. Информации - ноль, даже местные ничем помочь не смогли - не ездят они дальше своих угодий. У нас - 5-километровая карта издания 1966 г. с вычерченной красным фломастером линией под азимут 70о - "направлением атаки", есть немалый опыт, приличное снаряжение, в избытке амбиции и спортивной злости. Пройденные 300 км - легкая прогулка. Дальше предполагалось потруднее, но стратегия и тактика прежние - прессинг, "крушение препятствий", проникающий бросок вглубь территории, в самую сердцевину. По плану должны были пройти этот кусок за 10 дней, продуктов взяли на 14.
Метель поутихла, но по-прежнему пасмурно. Андрей Таратин проводил нас немного вдоль реки, дал мешок наваги, предлагал и мяса, но мы отказались - и так груза под "полтинник". Зачем ружье нести, если еще и готовое мясо брать? Местность в низовьях Волонги "приевшаяся": ровная тундра, чахлый лес по берегу. Первая ночевка - в избе Калинина, волонгского старосты, в 20 км от деревни. Это не монтерская изба и не колхозная, это отличная лесная дача, ее и найти-то непросто, она спрятана в сгущении леса рядом с рекой заботливым хозяином от посторонних глаз. Хотя откуда здесь посторонние, разве что шальные путешественники вроде нас и то раз в несколько лет?!
Утром по собственной накатанной колее поднялись на борт долины - сани упорно тянули вниз. Крутизна не более 5о. "Ну как тебе будет на траверсе Пайера?" - съязвил Мосолов. Быстро дошли до Санарки - правого притока Волонги, дальше - "terra incognita". Прошли еще с километр. Что за дела? Лес сгущается, даже на сопках - самых-самых крайних западных подступах к Тиману - и то густой лес. Для данных широт это невероятно! Сначала хотели уйти на северо-восток, в надежде на тундру, но не видно никакого прохода. Устремились на прорыв. Местность среднепересеченная, лес поначалу вполне проходимый. Постепенно подлесок креп и сгущался, бугры становились выше и круче. Рельеф и растительность оттеснили нас к реке. Волонга широкая, до 50 м, горно-таежного типа, со скальными выходами и мощным елово-березовым лесом по берегам. Лесотундрой и не пахнет, напрямик не прорваться никак. Эта гряда, тянущаяся параллельно "основному" Тиманскому хребту, называется Косминский Камень. Горами ее, конечно, назвать нельзя, но препятствие для лыжника достаточно серьезное.
Мы вынуждены были идти по Волонге. Слов нет, очень красиво, особенно замерзшие потоки воды на скалах и торчащие над ними непонятно на чем держащиеся ели. Но километраж-то лишний, из-за петляния "целевое" расстояние выходило намного меньше, в результате стали отставать от графика.
Несколько раз пытались прорваться на север, на правый борт долины (вдруг там долгожданная тундра?), но тщетно. Наверху - густой березняк с редкими елями, никакого оперативного простора. Так, теряя силы и время, раз за разом возвращались к реке. Наконец, вечером 6 марта с очередного бугра увидели край леса и белые низкие увалы, возвышающиеся над ним. Это Тиманский Камень - второй бастион. До безлесного водораздела - километров семь напрямую, но как они дались?
7 марта - первый по-настоящему критический день на Тимане. Уже после десятка метров движения от реки на склон стало ясно, что с санями по рыхлому снегу, хоть и в редколесье, даже крутизну 10-15( нам не одолеть. И опять отход на Волонгу, петляние по ней до устья очередного правого притока - Кумушки. Та течет почти в ущелье, да и промоин полно. При выходе на террасу я провалился по колено в воду. Не считая возможным надолго останавливаться, терять темп движения, лишь вылил воду из ботинка и сменил носки. Это в конечном итоге обошлось мне дорого: ботинок подмерз, стал жать пальцы, мизинец постепенно так и "сгнил", его удалили. Как жаль, что не изготавливают обувь больших размеров, с запасом. А про то, что написано "46-й размер", можно лишь сказать: "Не верь глазам своим..."
От террасы по ручью - притоку Кумушки - идти невозможно: лед, вода, валуны. Выбрались наверх тремя "челноками". "Челнок" у нас стал классикой, повторялся почти до самого Хонгурея десятки раз. Сначала пешком налегке пробивали тропу, снегу зачастую по пояс, особенно в нижней части склонов. Затем вытаскивали рюкзаки с лыжами. И, наконец, на "поводке", обмотав репшнур вокруг руки, - груженые сани. Мосолов такие нагрузки назвал запредельными. Возможно, так оно и есть. И где он вообще, этот предел, кто его мерил?
Я думаю так. Если ткнулся носом в снег, уснул навеки, как, например, "железный японец" Ясуо Като на Эвересте в 1980 году, то, значит, "зашкалил", перешел данную тебе богом грань, а если продолжаешь двигаться - еще не выработался. Жестоко, но справедливо. Не зря спортивные длительные путешествия, тем более зимой, относят к экстремальным видам спорта.
Перед "белками" - полоса редколесья. Казалось, можно легко выйти на водораздел, но, как в пословице, "забыли про овраги". Буераки не обойти, истоков не видно, крутизна - местами отвесы, да еще скальные со льдом. Вниз в промежутках съехать можно быстро, кое-где сани спускать отдельно, ну а подъем - только "челноком". К вечеру мы все-таки достигли зоны увалов. С ночевки прекрасно было видно место предыдущей - совсем рядом. Самое интересное, что по обычным картам такая микропересеченность рельефа никак не читается. А спортивных карт этой глухомани не будет никогда!
8 марта - хороший день, праздничный. Мы уверенно двигались по водоразделу, пытаясь сократить отставание. Мороз и ветер на открытой местности укорачивали и без того непродолжительные привалы. С самого начала мы придерживались режима "25+5" (то есть 25 минут шли, 5 - привал), он для нас оказался оптимальным. Мышечной усталости не было, мы в хорошей форме, но утомление давало себя знать, пока по вечерам. Пока...
На спуске с очередного пологого увала взору открылся самый высокий (до 301 м) водораздел хребта - Чайцынский Камень. Лыжи покатили вниз, к левому притоку реки Белой. Ее название оправдано. Всюду снег, золотистый от солнца, редкие кусты, по бортам - выходы скал, над ними - мощные надувы. Полно останцов самых причудливых форм и размеров. Чем ниже по реке - тем красивее; долина врезается глубже, формы становятся значительнее. Виды не хуже, чем на Полярном Урале, столь любимом и почитаемом многими поколениями лыжников. Евгений с утра 9 марта подстрелил первую куропатку, ее и не видно было на фоне снега, одни глазки торчали. Но на примусе ее готовить накладно, оставили до дров.
В месте, отмеченном на карте как оленегонная тропа (в 4 км южнее Хальмерской Сопки), нам перевалить на реку Большую Светлую не удалось. Помешали ветер (при 23-градусном морозе), крутой обледенелый склон. Прошли несколько километров ниже, и вот уже и солнце набрало силу, и ветер поутих. "Рывком" поднялись на хребет. Так вот ты какой, Северный Тиман! Останцы в изморози, метровые серебрящиеся заструги, разломы долин ручьев, как дичайшие ущелья. Ладно, мы оказались у истоков этих провалов, обошли верхом. Состояние от увиденного просто эйфорическое, восторженное. Жаль, нельзя было побольше пофотографировать: и без рук можно было запросто остаться, и времени решительно не было.
На ночлег встали в снежной нише рядом с большим камнем, укрытие дооборудовали. Иначе никак, в любой момент могло "запуржить".
Большая Светлая в верховьях выглядит как равнинная река, в среднем течении - это сплошная наледь, безкантовые лыжи разъезжались. По берегам - мелкий густой кустарник. Долина широкая, но в одном месте(там мы обедали) резко смыкается и образует самый настоящий каньон. Ну чем не горы?!
За каньоном - почти равнина, только борта высокие, метров по 15. На левом берегу - развалины буровой, совершенно непригодные даже для укрытия. Мы заночевали у тощих елочек на противоположном берегу. На следующее утро, 11 марта, в плохую видимость после снегопада с ветром только в 10:30 начали переваливать в долину Малой Светлой. (Всего-то три часа неходовой погоды было у нас за 36 дней - сказочно повезло!) Ориентиров - никаких, кроме стрелки компаса. Снега мало: кочки, камни, трава. "Вписались", тем не менее, точно. Долина Малой Светлой имеет ярко выраженный горный характер, хотя и достаточно удалена от главного водораздела. Напрямик опять-таки не пройти. Мы петляли по руслу, брели целый день по дну узкой долины, заросшему густым ерником, с трудом выбирались на участки, свободные от растительности. Было достаточно "рыхло", приходилось тропить. Однажды прямо в паре метров от нас лиса взметнулась вверх по склону, спасаясь от непрошеных гостей. Не бойся, рыжая, ты несъедобная!
За день мы так и не смогли пройти реку, какие-то 20 км, заночевали прямо в промежутке между сгущениями пойменного кустарника. Наконец, утром следующего дня удалось вырваться из тисков Тимана. На пути оказалось каменистое ребро, по которому "челноком" мы и выбрались на борт долины. Небольшой переход по почти бесснежному кочкарнику, обход залесенного бугра - и вот она, равнина! В километре - изба, бывшая оленеводческая база. Мысль о дневке пришла к обоим мгновенно, без всяких вариантов.
Да, мы уже явно сорвали контрольный срок, оставалось только надеяться на то, что нас не станут сразу искать. Ведь дать сигнал нам просто нечем. В тепле избы выяснилось, что у меня прихвачены морозом руки. Видимо, не "отошли" как-то, а я не заметил этого за непрерывной работой.
День отдыха нам здорово помог. За 13 марта мы дошли до реки Индиги, куда впадают обе реки Светлые. Путь выдался хоть и прям, но не так прост. По берегу - кочки, заструги, вдоль речушки - непроходимый густой кустарник. Еле нашли место для перехода на правый берег. Лед потрескивал, выступила вода, но удалось проскочить не замочившись. На правом берегу Индиги, у места нашего бивака - сразу шесть елок, одна из них - сухая, разлапистая. Костер выдался на славу.
Теперь следующая цель маршрута - Урдюжское озеро. Оно имеет форму сердца (или яблока, как кому нравится) размерами примерно 10х12 км. Подходы к нему с запада на карте окрашены в зеленый цвет - леса. Степень их проходимости предстояло определить очно. Леса эти издалека, еще до Индиги, выглядели грозно, как сплошная стена, далеко уходящая на север. С юга виднелись "пробелы", в случае чего проход можно искать там. И вообще, на карте "зелени" значительно меньше, чем в действительности. Неужели так заросло за 35 лет? Ожидалось редколесье, как, например, на Кейвах или в Овин-Парме на Урале, а получилось...
Скажу одно. Пока я варил обед на опушке, Мосолов отправился протропить, поскольку мы хотели выйти к озеру напрямую и так же пересечь его. Через час блуждания по дебрям мощного девственного леса с очень тяжелопроходимым высоким подлеском, так ничего и не добившись и даже не увидев реального просвета, он вернулся, едва держась на ногах. И это человек, всю жизнь, можно сказать, проведший на лыжах, в 50 лет пробегавший "тридцатку" быстрее полутора часов! Таким измочаленным я его не видел даже в самые тяжелые дни прошлогодних испытаний Лапландией. Кольский этап экспедиции, трудные моменты которого я сравнивал по степени напряжения сил с битвами за Сталинград, Грозный, по словам Евгения был легкой прогулкой против нынешнего. Мосолов - неплохой певец, брал призы как член клуба любителей оперы. Весь Кольский полуостров был озвучен его ариями. В этом году он "чирикнул" пару раз, и все, затих.
Что ж удивляться тому, что у нас не хватает участников, даже за деньги. Налицо огромная разница между любительскими походами в отпуск и профессиональными экспедициями. Рожденный отдыхать "пахать" не может, да и не хочет!
При вынужденном обходе приозерных лесов - опять потеря времени и сил. Местность неровная: бугры, "кратеры" между ними, заросшие кустарником ручьи. К вечеру на севере показался просвет, я думал, что это юго-западный край озера. Но чем ближе приближались к нему, тем явственнее виднелась "щетка" леса, поднимавшегося над снежным "полем" не так уж и далеко. Значит, еще не озеро. Прошли за день "целевых" километров всего ничего. "Каждое утро дарит нам надежду, каждый вечер ее хоронит," - успел записать я в дневнике.
-Что дал нам сегодняшний день? - спросил Мосолов, - По-моему, он прошел зря.
-Мы боролись.
-Что толку от твоей борьбы, если мы не выберемся отсюда и сдохнем?
Я ничего не ответил. Вероятность подобного исхода была велика как никогда.
Обход озера продолжился и на следующий день. Куда ни кинь взгляд - всюду белые пространства окружены лесом. Выхода видно не было нигде. Я тоже всерьез подумал, что если в течение самого ближайшего времени мы не выйдем на озеро или в открытую тундру, то экспедиция погибла в прямом смысле. Ведь уже 15 марта, мы должны быть в Нарьян-Маре, а даже до Хонгурея еще более 80 км непонятно какой местности. Продуктовые запасы не резиновые, уже начали урезать "пайки", а это явно не прибавляло сил.
И все же проход открылся, мы вышли к озеру. Экспедиция продолжается! Обычно в спорте при таких кульминационных моментах люди буквально взрываются эмоциями. У меня же все вылилось только в вялую отмашку лыжной палкой. На нервах "сгорело" много сил и энергии. К берегу через густой кустарник какие-то 200 м бурились с троплением "челноком" целых полчаса. 10 километров по ровному льду шли 9 переходов - никакого "второго дыхания" не ощущалось. На южном берегу озера - избы, явно пустые, но мы и не пытались туда заходить. Восточный берег открытый, там лишь редкие очаги леса.
Теперь задача одна - по "красной линии" азимутом 70о к Печоре, на Хонгурей, без задержек. Этим же курсом проходит и воздушная трасса Архангельск - Нижняя Пеша - Нарьян-Мар. Вертолеты пролетали довольно часто. Мне казалось, что нас, возможно, уже ищут, никак я не мог отделаться от этого ощущения. Дело тут вот в чем. Поисковые работы с привлечением авиации стоят баснословно дорого. Если бы руководство из Казани дало бы указание на поиск, это бы оказалось смертельным ударом по планам наших товарищей на этот год, вся смета федерации накрылась бы. Да и руководство спорткомитета дало "добро" на экспедицию только после моих клятвенных заверений в обеспечении безопасности. Мы не имели никакого права "выставлять" неискушенных в экстремальном туризме функционеров. Как ни тревожна была ситуация, но каждый шум пролетающего "борта" сопровождался шуткой: "Мухтаров летит!". Знать бы, то никаких поисков не будет, большой камень свалился бы с души.
Уверенно шли от озера, рассекая лесотундру. Направление - поперек долин рек. Предполагалось что-то наподобие Неси, Вижаса или Омы - так, сгущение ольховника и березняка максимум на километр. И опять природа Тимано-Печоры преподнесла жестокий сюрприз. От одного вида таких густых пойменных лесов мы буквально оторопели. По ширине они - 1-2 км, на их преодоление уходило 3-3,5 часа, а если обедали на опушке, то и все четыре. На одной из опушек у нас случилась "беда" (а вообще-то надо бы без кавычек): дежуривший Мосолов опрокинул в снег почти готовый суп - предпоследнюю пайку. Колбасу, правда, еще теплую, мы подобрали со снега, а вот без жижи пришлось обойтись. Я к этому факту отнесся достаточно спокойно, а вот Евгений очень сильно чертыхался. Досталось всем, в том числе и "сынам израилевым".Интересно, что костровые крючки делал татарин, собственноручно уронил русский, а виноваты почему-то всегда евреи. Вообще людей этой национальности я в Заполярье не встречал, даже новый "начальник Чукотки" Рома Абрамович живет в Анадыре, а это значительно южнее Полярного круга.
Долины Юмбейсе и Харъяхи еще терпимы, Сойма же и особенно Хвостовая измотали нас полностью. Одни "челноки" на выходе из руслового "корыта" и на верхнюю террасу чего стоили! Надо для истории было сфотографировать эти животрепещущие моменты преодоления, но было совершенно не до этого.
От леса до начала мини-водоразделов между речными долинами простирается зона так называемых "кустиков", лишь верхушки по 10-15 см торчат над снеговой толщей. Так вот, здесь снег неплотный, палки проваливались в пустоту по самую рукоять, сгибая туловище при этом чуть ли не пополам. Даже на наших лыжах идти "через кустики" было чрезвычайно тяжело, и это слишком мягко сказано.
18 марта пересекли Харъяху - последний приток Соймы. Состояние - как при глубоком нокдауне, "поехала крыша". Совершенно не запомнил места стоянки, не смог точно сориентироваться в местонахождении. Вдобавок пальцы на руках покрылись волдырями, кое-где слезла кожа. Считаю возможным описать один очень неприятный момент. Люди впечатлительные могут эти строчки пропустить. Поздно вечером полезли в палатку на ночлег. Передняя молния, как почти всегда, "зажевала" ткань, палатку ни открыть, ни закрыть. Эта недоработка проявлялась еще на Кольском полуострове, но так и не была устранена. Долго в меховых рукавицах дергал я за хвостик молнии, толку не было. Тем временем стал чувствоваться холод, пища в желудке стала остывать. Собрав последнее терпение в кулак, рукой в рваной перчатке изо всех сил с диким криком "Сс-с-сука!!!"(это, как сейчас помню, относилось и к Савину , и к недоделанной им палатке) рванул молнию вниз. Палатка стала закрываться, "зажеванная" ткань выскочила. Но вместе с этим с безымянного обмороженного пальца слетела кожа с ногтем, подкожная жидкость с кровью брызнула на бахилы, на снег, на край палатки. Нелегко дался этот сезон, ничего не скажешь. В принципе, надо бы руки перевязать и поменьше травмировать их. Но надо работать и с примусами, и с фотоаппаратом, и с картой, не говоря уже о постоянной возне с рюкзаком и санями. В меховых рукавицах все это делать невозможно. Нас всего двое, переложить обязанности не на кого. Помню, как однажды скинули рюкзаки, я тут же попробовал сделать краткие записи по дню. Вижу, Евгений из последних сил топчет площадку для палатки. Какие уж тут записи, все бросил и принялся помогать. Приходилось почти все запоминать, как Иоганн Вайс - Станислав Любшин в последней серии фильма моего детства "Щит и Меч". Нагрузка на мозги колоссальная, никогда такой не ощущал. Вся энергия уходила только на самую необходимую работу. Заметили, что уже давно не снимали ни "Уиндблок", ни синтепоновые штаны, которые на Кольском полуострове одевали только в самую лютую непогоду либо на ночь. А здесь и не хотелось их снимать, и не потели в движении - при обычной для зимнего Заполярья погоде. Значит, конец был близок на самом деле. Однажды рядом были дрова, но надо или топтать пешком глубокий снег(лыжи-то держали растяжки палатки!), или ставить палатку в темени, после ужина. Второй вариант отмели сразу, а на реализацию первого сил не было. Задраились в палатке, варили на примусах.
За Харъяхой по карте отмечена оленегонная тропа по небольшому водоразделу. Явного выхода на него не просматривалось. Кругом леса на низких сопках, между ними - ровные заснеженные участки. Обходить на север далеко, времени на это не было. Решили идти как раз по равнинному южному краю лесов вдоль правого борта Табысъяхи. Ориентир на востоке - Будринские Холмы (максимальная высота - 123м), очень напоминающие Предуралье. До них вроде бы рядом, километров 20-25, но шли почему-то два дня. Уже мало сил оставалось для форсирования подъемов, после обеда ноги становились вообще как ватные. 19 марта встали на бивак рано, в 14:30. Место хорошее, тихое, рядом с сушинами. Сварили куропатку, убитую еще за Соймой, я негнущимися пальцами ухитрился зашить бахилу. А вот сообразить перенастроить навигатор у тепла костра уже мозгов не хватило. Да и без того ясно, что дело - труба. Мосолов даже спрашивал: "Услышим ли мы еще когда-либо родную татарскую речь?" Открыли для себя, что умирать не страшно. Я вообще считаю, что смерть в бою, за правое дело даже почетна. Гораздо хуже, если ты струсил, смалодушничал, начал метаться, а тем более выкарабкиваться за счет своих товарищей.
Вперед продвигались хоть и медленно, но упорно, ни на километр не отклоняясь от генерального направления, оказавшегося в конце концов оптимальным. 20 марта к вечеру буквально на грани "отключения", преодолев непонятно откуда вдруг взявшийся очередной резкий распадок притока Табысъяхи ("Чертей здесь гонять, а не оленей!"- заметил Мосолов), мы "упали" в редколесье перед самым водоразделом. "Какой же я мудак!" - только и смог выдохнуть я. Мосолов здорово цеплялся за жизнь, при этом, что случается у людей редко, проявились лучшие качества: воля, ум, трезвый расчет, собранность. Он предложил бросить лишний груз, мне не оставалось ничего другого, как согласиться. Жалко было расставаться с суперсанями, кошками, ледорубами, одним примусом, но ничего не поделать было, вопрос стоял ребром: "быть или не быть".
За последние два дня без нарт мы прошли 35 км. Первые 18 - по слабопересеченному водоразделу Табысъяхи и Седуяхи, местами попадались даже фрагменты следа снегохода, а спуски по жесткому насту выдались и вовсе скоростные. На Седуяхе - монтерская изба (мы ночевали до нее, в снежной ложбине), на Хонгурей тянулись столбы линии связи. Расстояние напрямую - 12,5 км, с коэффициентом - 15. Шли несколько часов, выпили последний чай, из продуктов осталась только соль. Скорость - не более 2,5 км/ч. Мосолову же казалось, что мы передвигались быстрее и уже давно должны были дойти до цели. И вот последний подъем. Впереди - левый берег Печоры, до него все ровно, открыто, а поселка не видно. По логике ясно, что он должен быть в низине, на склоне, скрытом от взгляда с нашей позиции. Но эмоции возобладали над разумом. У Евгения случилась чуть ли не истерика. Потоки брани, как сель в горах, обрушились на меня, тундра "гудела". Время - всего 16 часов, а пасмурно, как вечером, будто наступает конец света, конец жизни. Состояние близкое к шоковому. Все сомнения снял свежий след "Бурана". Стало ясно, что жилье недалеко. Наконец, на спуске показались дома. Ближайший из них - узел связи. Мосолов, кативший первым, споткнулся и упал у его порога. Зрелище редчайшее!

В Хонгурее (около 500 жителей) нас приняли с большим пониманием и сочувствием, разместили, подкормили тем, чего не было в магазинах, оказали мне всю необходимую медицинскую помощь. До конца дней буду добрым словом вспоминать и председателя колхоза Прокопия Артеева и фельдшера Юлию Каневу. Если бы не они, нам бы было невероятно туго. Три дня лежали "пластом", отъедались, но силы так и не восстановились до той кондиции, чтобы продолжать маршрут. Самое интересное, что мыслей о капитуляции не было, мы до последнего верили, что удастся продолжить путь дальше. В Нарьян-Маре, куда мы прибыли 26 марта на колхозном снегоходе, стало ясно, что придется преждевременно возвращаться домой, выполнив годовой план всего на 30%.
Кое-чего все же мы достигли. Открыт новый прекрасный туристский район, и не где-нибудь, а в Европейской части России! Значительное продвижение достигнуто в области совершенствования стратегии, тактики и организации подобных переходов.
Цена заплачена немалая: мне "укоротили" 5 пальцев на руках. Но даже во время самых болезненных хирургических экзекуций я ни на секунду не усомнился в правильности выбранного пути. Образно говоря, наш корабль получил пробоину, но не затонул, а отошел на ремонт, и мы обязательно продолжим плавание. Уж такая у нас судьба - идти первыми...