Вперед, на Уш

Пусть со справкой будет дальше жить, но зато в семье и целый. Иначе опиум таёжного воздуха и чадящих костров навсегда сгубят душу отпрыска благородных родителей, и ничего путного из него не выйдет. И пусть он станет хоть доктором наук, хоть академиком, он все равно уйдёт. Позвонит ему какой-нибудь Гришка-придурок бессемейный из коммуналки, -- и поминай, как звали. И на симпозиум, и на конгресс в Вену за обещанной норковой шубкой поедет его "пом" или "зам". А сидеть ему в это время, горемычному, не в зале заседаний, а где-то в глуши, на гнилом пеньке, и сосать сырой сухарик. Счастье, одним словом.
...Прибайкальский аэродром местного значения Кырен представлял собой место скопления именно таких бедолаг всех возрастов из разных городов Отечества. Все в ожидании "борта". Борт -- это аэроплан АН-2П. Конструкция, способная взлетать с навозной кучи и садиться в любую лужу, не доходящую до фюзеляжа. За время ожидания лётной погоды народ обжился, установил контакт с местным населением и магазином, и можно было даже уловить некий порядок в куче палаток, стоявших по всему периметру взлётной полосы. Решив, что прорваться без очереди на "борт" -- дело совершенно безнадёжное и чреватое преждевременной утратой здоровья, мы приняли очередное идиотское решение добираться до начала нашего запланированного маршрута пешком. Как известно, 400 км для бешеной собаки -- не крюк. Уходя с аэродрома вверх по речке до посёлка Монды, мы читали в глазах остающихся восторг от столь краткой и запоминающейся встречи с московскими отморозками.
...1 августа. Середина лета. Снегу по пояс. За ночь дождю идти, похоже, надоело, и он передал эстафету своему седому товарищу. Утром никаких следов от плохо различимой тропы не осталось. Потрясающее, надо заметить, чувство общения с природой охватывает организм, отогревшийся за ночь в спальнике, при погружении в снег.
Шли быстро, чего греха таить, ломились, как бульдозер через березняк. Впереди идущие и бьющие своим телом тропу сменялись через каждые десять минут. "Бьющий своим телом" -- это совсем не метафора, поскольку через каждые 50--100 шагов ведущий, издавая смачное ругательство, валился с очередной занесённой снегом кочки вперед или в бок. И падать мы старались так, чтобы потом меньше бить тропу. Часа через три такой пахоты мы наконец достигли тундры обетованной.
Первым встреченным её обитателем оказался огромный бык. Он недружелюбно посматривал на нас, поводя полуметровыми рогами. Не успели мы и глазом моргнуть, как рядом с ним выросли еще четыре таких же здоровенных чудища. Конфликт разрешил наш товарищ по прозвищу Ершило. Он объяснил быкам, что состоит в прямом родстве с ними и в интимной близости со всем их стадом. Говорил он это своим нежным голосом, создавая звуковую вибрацию на уровне 80 децибел. Быки, сконфуженные тем, что не признали сразу своего прародителя, ретировались. Вскоре мы набрели на тропу, которая и вывела нас к небольшому дому с огромным хлевом.
В доме жили, как и полагается, старик со старухой. Тайные животноводы. Как умудряются наши колхозники в средней полосе вырастить коров, которых надо весной привязывать к яслям, чтобы они не упали и не подохли в навозе, не пойму. Эти же двое немощных (на первый взгляд, одной ногой в могиле) фермеров содержали стадо из пяти быков и трёх коров в тундровой зоне, где и травы-то почти нет. Ну, молока-то мы уж попили всласть, и масла купили, и какое это было масло! Хороший турист отличается тем, что отогнать его от большого количества дармовой еды -- дело безнадёжное. Равно как и пытаться накормить впрок или хотя бы до отвала. Очень много жрёт настоящий романтик.
Мы решили не тащить на себе весь скарб, а сплавить его на плоту, ведомому двумя членами команды. Плот решили строить прямо здесь, у избы. Это был первый наш поход на "надувашке". Из Москвы мы взяли для сооружения плота волейбольные камеры и брезентовые чехлы. Строительство плота для двух человек и груза вшестером много времени не требует. Особенно, если находится человек с легкими, как у нашего Шурика. Надувая первые из 150 камер до состояния барабана, он дул три раза, а последние надувал за два. Я попытался ему помочь, но после второй камеры у меня создалось впечатление, что щеки сейчас лопнут и что весь воздух, если не зажимать сосок камеры зубами, выходит через уши.
Решение плыть на плоту сразу от истока реки оказалось опрометчивым. Уже через два километра на пути сплошной стеной встали камни. А ребятушки наши лихо ускакали себе по тропинке вдоль речки. И невдомёк им, как мы с Толиком надрываемся, перетаскивая рюкзачки их тяжеленные по камушкам этим проклятущим на ножках наших кривеньких. А потом берём плотик пятиметровый, из сырой лиственницы сколоченный, и тащим его бережно, чтоб о камни не порвать, аж метров триста. Потом грузимся, и вскоре опять тащим километра так через три.
А плыть-то как интересно! Ни тебе карты, ни лоции, что за поворотом -- одному Богу известно. Наковырялись мы тогда изрядно, но воду почувствовали. Это так важно: почувствовать воду. Тогда руки сами ведут плот, куда надо, и загребной передней греби соображает не хуже тебя, когда отрабатывать и в какую сторону. Наступает ощущение единого cущества, несущегося вниз по реке. Нет борьбы с водой, она союзник в битве с камнями и прижимами на крутых поворотах.
А вот и наши на берегу загорают.
-- Здорово, орлы! Садись на плот, поплыли на другой берег. Поход только начинается. Вперед, на Уш-Бельдир!
Ох, как же я не люблю "пешеходку"! Рюкзак, подогнанный до микронов, медленно, но верно оттягивает плечи в направлении задницы. Мышцы на ногах и суставчики пищат при каждом неловком движении. Солёный пот заливает слепенькие и без того глазки. Метко кто-то обозвал это дело ишачкой. Это точно. 50 минут прём -- десять икаем. А впереди 150 км по карте. Ещё хорошо, что завхоз такой жлобина. Рюкзаки максимум по 30 "кэгэ", а как люди по сорок и пятьдесят тащат, ума не приложу. Я бы сдох после первых десяти вёрст. Одно спасенье -- рябчики милые. Только они начинают разлетаться из-под ног -- рюкзак в сторону и за мелкан. Винтовочку я взял симпатичную для этого похода. Маузер. Стволик обрезан под четыреста миллиметров, прикладик складной оптику четырехкратную закрывает так, что и упасть не страшно. Да, аппаратик, что надо.
Эти птички в нашем рационе на первом месте. Мяса у нас не то что в обрез, просто считай, нет совсем. Консерва -- штука хорошая, но очень тяжёлая. Другое дело -- чернослив. Засунул его в дупло в зубе и сосёшь себе потихоньку. А косточку потом выковырял аккуратно пальчиком и меж двух камешков хрясь -- очень вкусно. Вечерком же у костерка бульончику похлебал, птичку слопал и можно даже и поговорить.

Спим кто где. Балаган ставим только на случай дождя. Но погоды, как по заказу: ни облачка. Рюкзаки вешаем на деревья. Очень сообразительные здесь бурундучки да белки. Если рюкзак под голову кладёшь, житья не будет. Только задремал -- свись да свись. Окружают, ироды. Не реагируешь. И вот лапки шаловливые уже за тесёмочки дергают. Зубки остренькие. В рюкзаке дырка в три пальца, не успеешь "кыш" сказать. И радостные улепётывают. Как они соображают, что их никто не тронет? Один раз встали на красивом месте, рюкзаки связали в одну кучу и повесили на сук сосны. И вот сквозь дрёму слышим звуки странные, будто кто смычком по струне водит. Зажгли фонарь -- никого. Потом на рюкзаки посветили -- мама родная! Тыщи не мереные! Глазки в луче фонаря горят, как светлячки, а сами паразиты наши котомки треплют. На сучке очередь стоит. Друг за дружкой, не толкаются. Очередник подходит к верёвке, обхватывает её лапками и вниз, как пожарник с каланчи. А там уже целая тусовка. Так ещё и умники объявились, которым по деревьям лень лазать; они снизу пристроились собирать, что сверху уронят. И рожицы такие симпатичные да шкодливые, что и палкой в них не бросить. Пришлось разгонять с использованием фольклёра и жаргонизмов.
Наш маленький отряд шёл дальше и дальше, к границе с Монголией, и потом вниз, до начала сплава, вдоль реки Билин. Уже меньше ныли уставшие плечи, задубевшие от лямок, все сноровистей и твёрже становился шаг, щетина, затянувшая физиономии, превращалась в подобие бороды.
Билин начинает проявлять характер сразу. Эта река с самого истока как бы заявляет, что шутить не любит. В паре километров от перевала появляется маленький ручей, и вскоре со скал срывается вниз вполне приличный водопад. Несколько километров продирания через кусты -- и реку уже сложно перейти вброд. Ещё немного, и "пешеходке" конец. Можно строить плот.
Ну, здесь всё отлажено, как часы. Развёрнуты чехлы, и Шурик-виртуоз мгновенно заполняет камеры воздухом. Ну, здравствуй, Билин! У тебя должок, и я собираюсь его получить. Два года назад ты чуть не угробил меня. И вот я снова здесь. Я помню, как ты дважды разносил в щепки наш плот, как, полудохлые, мы ползли по гарям и скалам, подумывая о том, что вряд ли выйдем к людям. Всё помню. Но тогда мы заходили на тебя с притока Таймаз, теперь будем брать с головы. Тогда мы были голодны и без сил, теперь у меня лучший экипаж, о котором я мог только мечтать. Тогда была малая вода, теперь её много, может быть, слишком много, но мы не отступим!
Коварная речка. Сначала петляет по тайге, как будто нет впереди никаких порогов. В воду свешиваются подгнившие деревья, взлетают утки, тишина. После впадения Таймаза течение практически прекращается. Знаменитые Билинские тиши. Река течёт в широченной долине со скоростью черепахи на похоронах. Плот можно ставить поперёк, можно грести, если есть настроение, можно не грести -- результат один: два дня отдай, быстрее не будет. Вот тут-то мы постреляли от души. Не столько плыли вниз, сколько мотались от одного берега к другому за добычей.
Катастрофически хочется рыбки. Но поймать её не получается никак. Невыносимо видеть, как огромные таймени выпрыгивают из воды, гоняя хариуса. Одного бы такого -- и счастье.
Уже на закате встаём лагерем на небольшой возвышенности. Ставим балаган, ведёрочко с утками на костерок и мирно ждём ужина. Вдруг раздаётся выстрел и дикий крик: "Попал! Стой, гад!" Мы вскакиваем и бежим к реке. По поверхности воды, почти не касаясь её телом, наподобие скутера, несётся наш Парабеллум. У противоположного берега в воде бьётся какое-то существо. Двое прыгают на плот и отчаянно гребут туда. Вскоре на плоту, издавая вопли и дико подпрыгивая, ликовал Парабеллум, держа за жабры огромного тайменя. Оказывается, Парабеллуму надоело слушать наши россказни про охоту, и он отправился на берег в надежде подстрелить пролетающую на ночёвку утку. Его внимание и привлёк таймень, гоняющий рыбу у противоположного берега. Каким образом удалось Парабеллуму рассчитать, где и когда это чудовище выпрыгнет из воды, остаётся загадкой.
Вы ели тайменя на берегу таёжной реки? Это не просто вкусно -- это блаженство, которое длится и длится. Рыбы много и сразу съесть её не удастся, а поэтому не стоит спешить. А после еды можно вытереть руки о штаны, и они надолго сохранят запах того, как вам было вкусно и хорошо. Завхоз без всяких нальёт спирту, потому что это удача, а её нельзя обидеть. А как курится сигарета после еды перед чаем!
Но вот вечная, казалось, "расслабуха" на тишах закончилась. Бельдыкский каскад. Около 60 км река прорывается через скалы. И мы вместе с ней. Драться с рекой -- занятие глупое и, как правило, обречённое на провал. Если ты не вместе с ней, то она этого не поймёт. Воды очень много. А это значит: гарантирована большая скорость, мелкие камни и перекаты закрыты, а вот пороги, и особенно с крутыми поворотами и прижимами, доставят массу хлопот.
Мы в прекрасной форме: отдохнувшие и отъевшиеся, молодые и нахальные. Пожитки прикручены к плоту намертво. Случись плыть вверх брюхом, ничего не должно быть сорвано камнями или потеряно. И мы пошли.
Прекрасно быть капитаном плота с таким экипажем. Практически не разговариваем. Во-первых, плохо слышно из-за рёва воды, во-вторых, нет нужды. Я только изредка на коротких лёгких участках хватаю планшетку с картой и надиктовываю ближайшие пороги. И всё.
Рука плотно лежит на греби, рядом с более сильными руками моих товарищей. У меня занята одна рука, они держат гребь двумя. Стоит мне только незначительно надавить на неё, как моё движение многократно усиливается их мощными руками. Причём, когда надо только подправить плот, у этих хитрецов руки безвольно лежат на греби, и мне приходится их катать. Но стоит ситуации обостриться, как мощность нажима возрастает и возрастает. Когда же чувствую, что надо нажать ещё, тогда произношу по возрастающей: "Давай, навались! В навал!" Гребь гнётся, как лук, и мгновенно возвращается для нового гребка. Песня. Хорошо идём, без ошибок.
Вот и первая ловушка: с правого берега свалилась большая ель и перегородила поток. Водой пообломало ветки, но у самого их основания осталось по 30--40 сантиметров острых сучков. Налететь на скорости 25--30 километров в час на такой подарок судьбы -- и привет. Жмёмся к левому берегу, поскольку сразу за ёлкой резкий правый поворот. А куда денешься! С левого берега нас гостеприимно ждёт скала метров восьми высотой. Если войти в неё носом, она просто разрежет плот до кормы на две половинки. На решение -- секунды, все молчат и напряжены, как струны. В таких ситуациях всё решает капитан. Правильно решил -- все молодцы и красавцы. Ошибся -- ну что ж, значит, неправильно выбран, в другой раз умнее будем. Замечаю слева от скалы маленькое улово. Решаю: забросить большую часть плота в него. Вот нос пошел влево. "Навались! Корма стоит, стоит!!! Так пошли, пошли, родные!" Плот, как бы недоумевая, что мы пытаемся сделать, сваливает из струи и боком летит на скалу, но скорость мы сбросили. "Приготовиться к удару, все с плота!" Семь человек, как один, изо всех сил прыгают с плота на скалу. Импульс получается достаточно большой, и плот медленно причаливает к скальному монолиту. Вода начинает тащить его наверх и крепко припечатывает к глыбе. Но плот, наш плот цел! Он дрожит под напором струи, как лошадь после скачки, но цел. Оглядываемся: все, слава Богу, здесь.
Нервы начинают потихонечку отходить. Закуриваем, и начинается общий гвалт: не так гребли, надо было... или вот... Но тут плот, словно отдохнув, начинает двигаться вдоль улова в полузатопленном состоянии. Если ему дать волю, то его протащит по кругу и треснет о скалу ещё не раз, пока не расколошматит вдрызг. Эх, была не была.
-- Все на плот! Толян, греби! Пошли в струю.
С недокуренными бычками экипаж прыгает на ускользающий из наших рук плот, точнее -- на задранный вверх борт. Очень опасный момент: держаться нам не за что. Если плавучести не хватит, то плот просто затянет ещё глубже. Нет, не подвёл. Левый борт начинает выбираться, и мы мгновенно перераспределяем вес, чтобы не дать ему перевернуться в другую сторону. Удалось и это. Толик с Парабеллумом начинают отрабатывать нос к центру улова, а мы пытаемся закинуть корму в струю под нужным углом. Задача: развернуться кормой вперед и в таком положении проскочить мимо скалы. Жмёмся к ней почти вплотную, давая возможность Толяну и Парабеллуму отработать в струю.
-- Нос в струю и в навал! Уперлись, навал полный! -- Чего ору, сам не знаю. И так видно, как под штормовками и спасжилетами дугой выгибаются спины. Плот проскакивает кормой вперёд мимо скалы.
Миновали ещё пару шиверок и в первом же мало-мальски удобном месте чалимся. Километра четыре проскочили. Решаем: пока готовится обед, сходить вперёд посмотреть, что там дальше. И вовремя! Ох, как вовремя!
Метров через пятьсот -- сплошной завал из больших деревьев, вода с рёвом прорывается через него. Вот куда попадать не надо. Здесь шансов нет. Обломки сучьев, как пики, торчат во все стороны, скорость воды бешеная. Этот завал плох ещё и тем, что долго в этом месте находиться не будет. Как только деревьев набьётся много и напор станет чрезмерным, всю эту вязанку сорвёт, и она запросто может оказаться ниже по течению в каком-нибудь славном местечке. На сучьях что-то трепыхается, и неукротимый Парабеллум с Бобом отправляются по завалу посмотреть, что бы это могло быть. Вода прибывает. Видимо, в верховьях идут большие дожди. А впереди Кызыл-Хем -- речка значительно больше этой. Что же там делается? Вскоре появляются разведчики с добычей: большой бидон с топлёным маслом, лопасть от байдарочного весла, чудесный котёл из нержавейки и два связанных за ручки топора. Всё свеженькое. Как, интересно, топоры плавают? Видимо, в котле. Знать, не повезло какой-то байдарке. Хорошо, что люди целы. Следов от спассредств нет. А они первыми цепляются за все крючки, особенно верхняя одежда и спасжилеты.

Часть 2

И снова вперед. Теперь нас не столько беспокоили пороги (основную часть их мы, вроде, прошли), сколько возможность влететь в завал. Вода, судя по затопленности берегов, находилась на максимуме, за которым следует наводнение. Но, как говорится, за всем не уследишь.

И вот на повороте, слегка расслабившись, мы влетели в здоровенный камень. В среднюю или малую воду поток огибал его и разбивался надвое. Теперь вода шла напрямую. Всё произошло мгновенно. "Камень по носу! Влево, навались! Держись, братва!" И, катясь к носовой греби, я вижу Боба, который птицей улетает от нас по воздуху. К счастью, плот выдерживает очередное испытание, только некоторые камеры вылетают вместе с чехлом из-под настила. Боб скрывается из поля зрения. Да и наблюдать за ним времени нет. Очень хочется попытаться жить дальше. Малость очумевшие, плывём ещё двести, триста метров. Ага! Вон на камнях прыгает и верещит наш Бобка! Слава Богу, целый! Но здесь не зачалиться, и мы пролетаем мимо. Наш друг стоит на камне практически голый. На нем только офицерский ремень. Проплывая мимо, я слышу массу интересного о себе как о лоцмане. Ничего не скажешь -- прав. С грехом пополам цепляемся за берег, чуть не переломав плот о камни -- нельзя товарища обрекать на странствия в таком виде вдоль реки. Мистика: на нём нет ни одного большого синяка или ссадины. Река, как нежная, но нетерпеливая любовница, за каких-то полторы минуты, что он находился у неё в гостях, раздела своего избранника и тщательнейшим образом вымыла.
Пока ребята пошли навстречу нашему пловцу-романтику, я достал из планшетки карту. На ней в этом месте нет порога. Только обозначена большая скала. Мне становится не по себе. Мы попали по-настоящему в большую воду. На Кызыл-Хеме с его мощью должен твориться сейчас настоящий кошмар. Надо пережидать. Но как? Быстро лезу к себе в рюкзак и извлекаю флягу со спиртом. Прячу за пазуху штормовки. А вот и Боб. Вид всклокоченный, но счастливый. "Эй ты, капитан..." -- начинает он, но я извлекаю флягу и быстренько наливаю. С возвращеньицем Вас, Борис Александрович! Хряп! И в догоночку вторую. Хряп! Как мало и как много надо для счастья! Рюмаха спирта и ладони друзей, хлопающие тебя по спине и плечам, сигарета в ещё мокрых от реки пальцах...
-- Сэры, -- вальяжно развалившись на камнях, заявляю я, -- а не устроить ли нам днёвочку, маленькую такую, на пару деньков, с ягодками, охотой и грибочками? А то всё плывём, плывём...
Сработало! Все с тоской во взгляде смотрят на мгновенно закосевшего Боба, и желание куда-либо плыть и совершать подвиги во славу общества "Буревестник" пропадает у всех и сразу. Отцепляемся от берега и несёмся по речке до ближайшего красивого места.
Днёвка! Это значит: не надо вставать с утра пораньше, упаковывать пожитки, надевать штормовое снаряжение, защитные каски и щитки. Делай, что хочешь! Да и погода вроде разгуливается, может получиться и охота, и рыбалка.
С утра, полопав манной кашки и захватив с собой здоровенный сухарь с парой кусков сахара, отправляюсь на гору, возвышающуюся километрах в двух от реки. Довольно быстро оказываюсь на вершинке. Какой отсюда вид! Дует ветерок, и небо очистилось от свинцовых туч. Внизу, белая от пены с порогов и шивер, несётся река, и её шум хорошо слышен даже с такого расстояния. А вокруг, куда ни глянь, сопки, заросшие лесом, и скалы. Огромная, совершенно не обжитая земля. И дай Бог ей такой оставаться и дальше тысячи лет!
На следующий день я тайком проверил уровень воды в реке -- он упал сантиметров на 20, этого явно мало. Надо проволынить ещё день как минимум. Тут нам поможет Уш-Бельдир. (Эти места я уже знал, в позапрошлом году проплывал здесь с рыбаками на лодке.) Кое-как упаковавшись, мы со скоростью троллейбуса доехали до посёлка за три с небольшим часа. А здесь и магазин, и источники с минеральной водой, и столовая, и почта -- вобщем, цивилизация. В магазине нам сказали, что за несколько дней до нас прилетела и поплыла вниз группа из Москвы. Это могла быть только прекрасная Женя Штайн со своей командой мужиков. Поговорил с одним из рыбаков. Да, вода очень большая. Две недели никто не выходит ловить рыбу. Лодки не могут подняться вверх по реке -- не хватает мощности движков. Дня через два--три можно будет попробовать.
А какие источники в Уш-Бельдире -- счастье. И сернистые, и родоновые, и ещё с какой-то неведомой водой. Пить можно и от желудка, и от лишая, и от ран, и от ревматизма. Лечись -- не хочу.
Нас же ждала водичка иная. Впадая друг в друга, реки в месте слияния обычно какое-то время текут медленно, как бы знакомясь, обмениваясь водой и новостями. Затем, словно договорившись и приняв решение, действуют, как одно целое. И вот началось. Бог мой, что за валы! Наша надувашка семи метров в длину прыгает, как мячик. Вал стоит крутой, как стена. Влетаешь -- и только бы устоять на ногах. Передняя подгребица уходит под воду на несколько секунд, а у задней "кормчие" довольствуются купанием по грудь.
Через минут сорок такого плаванья, пытаясь вставить на место выбитую водой гребь, мужики выбивают одну из двух стоек её крепления.
-- Шурик! -- воплю я, -- вместо подгребицы держи, милый!
Шура бросается на нос плота, поднимает гребь вместе с куском подушки и, намертво обхватив место скола бревна и саму стойку, восстанавливает конструкцию. Мы в навал бьём к берегу. Даже Шура не сможет долго выдержать такую нагрузку. К тому же ему нечем дышать: его всё время накрывает одна волна за другой.
Громыхая по камням, с диким трудом чалимся. Отцепляем сведенные от перенапряжения руки Шуры от бревна. Он почти без сознания, но, как заведённый, повторяет: "Я еще могу, я удержу." Ужас...
Да, на нашем плотишке плыть по такой воде -- это самоубийство. К такой битве мы не готовы. Либо строить новый плот, либо чинить этот и ждать, пока спадёт вода. А Штовба вышла на пять дней раньше нас. Так ведь это всё равно, что плыть по Ниагарскому водопаду! Сейчас уровень воды метра на три ниже, чем неделю назад. Невесело.
Начинает накрапывать дождь и скоро переходит в мокрый снег. Вот и заканчивается лето в этом краю. Сидим в балагане у костра, как воробьи под стрехой. И костёр горит как-то невесело. Разговор не клеится.
Однако утро выдалось прекрасное. Быстренько из лесинки делаем новую стойку, провязываем соединения в наиболее опасных местах, и в путь, благо вода упала ещё примерно на метр.
Скала посредине реки... На ней, как на колу, висит огромный бревенчатый плот. До воды он не достаёт метров пять. Штовба. На плоту видны остатки снаряжения, разорванный в клочья спасжилет и совершенно целая каска. Ребята пошли на бой. Один из лучших экипажей в стране. И какой плот сделали -- красавец. 12 метров в длину. Танк. Настоящие водники, без дураков. Сплавиться по Кызыл-Хему почти в наводнение! После этого можно умирать. После, а не до. И не во время.
Прошла неделя после катастрофы, и ещё можно попытаться найти живых. Наша задача усложняется. Теперь я смотрю за лоцией, а остальные во все глаза по берегам. Вдруг там какой-нибудь знак. Группа Штовбы в принципе должна была знать о том, что мы выходим с Билина. Но по берегам пусто. Они даже далеко от реки на прижимах завалены вырванными с корнями деревьями и лесным мусором. Мёртвых тут искать бесполезно. Остаётся память о смелой женщине, которую боготворил и бесприкословно слушался экипаж больших и сильных мужиков.
Потом в Москве мне сказали, что из их команды спаслось трое. Трое из девяти. Но встречаться с ними я не стал. Плот перевернуло прямым валом. 12-метровый плот -- прямым валом! Я не могу вообразить себе такой вал. Сколько он -- 15, 20 метров, -- не знаю.
В попытке разыскать хоть кого-нибудь мы проносимся по реке без просмотров и лирических отступлений (вроде любования природой или корректировки лоции) до стрелки с Ка-Хемом. На правом берегу перед стрелкой на карте изображена изба. Чалимся недалеко от вытащенной на берег лодки с мотором. Надо поговорить с кем-нибудь из местных, может, они что-нибудь видели или нашли. Погода, как по заказу, солнышко вовсю светит, тепло.
Встречает нас невысокого роста довольно молодой мужик с большой "староверческой" бородой. Василий живёт здесь один уже несколько лет, удалившись от суетности жизни в благодатный уголок тайги. Стрелка Ка-Хема и Кызыл-Хема, являющаяся, собственно, началом великого Енисея, осталась в моей памяти как самое живописное и прекрасное место на свете. Небольшая долина Кызыл-Хема расширяется в этом месте и загибается вправо вдоль Енисея. Противоположный берег -- высоченная скала, которая, как нос ледокола, нависает над местом слияния. Скалы и берега поросли соснами и елями, среди которых, как великаны, возвышаются кедры. В самой долине растёт почти подмосковный лес -- с травкой, ягодами и грибами. Пахнет поздними цветами, всюду покой. Долина со всех сторон защищена горами, ветров здесь нет.
Это место, как магнит, притягивает всю таёжную живность, и здесь, по словам Василия, просто охотничий рай -- и кабаны, и медведи, и очень много маралов. Сюда частенько наведываются волки, несмотря на то, что зимой постоянно живут охотники. В прошлом году появился какой-то огромный волчина-одиночка, который пришлых волков выгнал и двух разорвал. Волк такой большой, что в одиночку берёт марала. Его никто не видел, но следы попадаются часто. К избам не подходит и не воет. Василий его боится. И не мудрено.
С этой большой водой, гонкой, вызванной попыткой отыскать кого-нибудь из погибшего экипажа, мы "просвистели" последний участок маршрута со значительным опережением графика. И потому решили продлить сплав, прихватив ещё и наиболее сложный участок Ка-Хема -- "щёки".

Этот участок практически -- самый конец Ка-Хема перед его слиянием с "собратом". Карты и лоции у нас нет, мы ведь не собирались там плыть. Но время есть, почему бы не попробовать. Решаем переправиться к скалам, и пока команда пойдёт верхом и начнёт строить плот выше "щёк", я схожу вдоль реки, сниму карту и составлю лоцию.
На этом 20-километровом участке река прорезает хребет, и мы знаем лишь, что в случае аварии зачалиться там негде. При ЧП оставшуюся часть придётся преодолевать вплавь. Плот решаем пока не разбирать, в случае надобности за камерами и чехлами сбегать один день.
Каждый раз, оказываясь в тайге один, я через час начинаю жалеть об этом. Хочу назад, к людям, но амбициозность не позволяет мне вернуться. С собой беру продукты на два дня, котелок, нож, верёвка и мелкан. Мои друзья весёлой гурьбой стреляют себе рябчиков, а я продираюсь сквозь прибрежный кустарник и зарисовываю трудные участки и привязки для совершения манёвра. Да, мероприятие предстоит нешуточное. Вода небольшая -- это хорошо видно по прибрежным высохшим камням. Но совершенно другой характер сплава. Здесь нужно заниматься слаломом между большими валунами и скальными прижимами, а мы таких навыков в данном походе не приобрели. Валы стоят небольшие, вот бы где скатиться на хорошей надувной лодке! На плоту же придется пахать так, что только держись.
Не знаю как у кого, но у меня в лесу, особенно когда рядом никого нет, все чувства обостряются. Иногда это очень меня выручало, а иногда пугало до полусмерти. В этот раз произошло второе. Я явственно почувствовал присутствие смерти. Инстинктивно выхватил мелкан и дослал патрон. Замер. И начал медленно вертеть головой. Взгляд остановился на мыске резинового сапога, торчащего из-под бревна. Только этого не хватало! Мороз пробегает по коже. Беру палку и подхожу к сапогу поближе. Тыкаю в него палкой. Не пустой. Преодолевая ужас, тащу за сапог. Он очень легко вылезает из-под бревна. Тела нет. Видимо, беднягу размололо рекой на части. Только новичку могло прийти в голову плыть по таёжной реке в резиновых болотных сапогах. В случае падения в воду, они, как грузила, не дают возможности выбраться на берег. Судя по жуткому запаху, несчастный погиб в то же время, что и Женя -- недели полторы-две назад. Палкой выкапываю на берегу подобие могилы и хороню сапог. На дереве делаю ножом засечку и шариковой ручкой ставлю дату. Мне больше не хочется плыть по этой реке.
С большой осторожностью, внимательно глядя по сторонам, отправляюсь выше вдоль русла. И метров через 500 натыкаюсь на "непроход". Поверх двух больших камней, между которыми идёт основной поток, лежит огромная сосна. Теоретически её можно распилить и очистить путь, но после всего увиденного настроения делать это нет. И нечего испытывать судьбу. Лежит сосна, и незачем тут плыть! Прогуляться вдоль реки, посмотреть, прикинуть что-то на будущее, и хорош.
Начинаю подниматься вверх от реки, чтобы выбратся на тропу, и метров через сто натыкаюсь на упаковку байдарки. На ней ещё подсыхает вода. Без сил плюхаюсь на пенёк и тупо смотрю на новую находку. Трясущимися руками вставляю в рот сигарету и чавкаю губами, активно имитируя процесс курения. Из состояния прострации меня выводят характерные звуки, издаваемые тяжело нагруженным человеком. Из кустов снизу выбираются два туриста, волокущие ещё одну упаковку с байдаркой и огромный рюкзак. Из-за крутизны склона меня они не видят.
-- Огоньку не будет?
Это явно не то, что хотели услышать туристы в непролазной тайге. Упаковка валится кулем из их мгновенно ослабевших рук и они медленно поднимают лица в мою сторону.
Ничего рожицы, симпатичные и молодые. Чего, видимо, не скажешь про мою. Я вообще-то догадывался, что не похорошел за время похода, но чтобы настолько... У стоящего ближе ко мне отваливается челюсть, а задний тянется за дробовиком, висящим, как у казака -- по диагонали за спиной.
-- Но, но... Не балуй! -- говорю я. От этих слов он опускается на упаковку и нежным голосом спрашивает:
-- Дяденька, вы кто?
Вот паразит, какой я ему дяденька, я и старше-то года на три.
-- Штурмбанфюрер СС фон Штайнер, а вы кто?
-- А мы из Ленинграда...
Я начинаю хохотать как бешеный, сваливаюсь с пенька и катаюсь по траве,
-- Из Ленинграда -- это хорошо, -- всхлипываю я. -- Питерские, стало быть, ну и ну. Гитлер капут! Йо хо хо! -- Стресс, пережитый мной от мрачной находки, проходит, как и у ребят от встречи со мной. Мы радостно смеёмся на весь лес, жмём руки и хлопаем друг друга по плечам.
Потом сидим и курим. Говорим о том, о сём. Там, выше, ещё один "непроход", и они решили обнести оба сразу. Ну и слава Богу -- нечего просматривать реку дальше, не поплывём. Узнав о проделанном нами пути, ребята замолкают и переглядываются -- им пока такие мероприятия и не снились. Я от души желаю им удачного окончания путешествия; они достаточно осторожны, чтобы не влететь, куда не надо. Всё просматривают. Молодцы. Дольше будут жить и путешествовать. Легко вскакиваю и быстро иду вверх на тропу, мне надо успеть засветло к своим.
Два часа с небольшим ходу, и я у охотничьей избы -- места встречи. Горит костёр, и Шурик пытается изготовить ужин. Вокруг, как в курятнике, летают перья от рябчиков. Ребята у реки заготавливают слеги для плота. Я громко свищу, и скоро они появляются.
Не весело, они настроились плыть. И в принципе, плыть-то можно, но я боюсь. Или внутренний голос говорит, что не надо здесь плыть, не знаю. Эти "щёки" -- плёвое дело для такой команды, но что-то держит меня, и крепко держит. Рассказываю про два "непрохода", малую воду, свою находку и понимаю, что звучит это не очень убедительно, но знаю точно: я не пойду. На удивление ребята довольно охотно соглашаются вернуться. Может быть, все просто устали... Может быть.
И вот мы лихо шлёпаем обратно на стрелку. Мне удалось заразить чемоданным настроением моих спутников, и разговоры вертятся вокруг бани, подружек и перспектив будущих походов. К обеду выкатываемся на стрелку. До чего красивый отсюда вид! Обожжёная ранними заморозками золотится тайга; куда ни глянь, кажется, нет ей края.
Иду побродить по береговым склонам. Красиво очень. Устраиваюсь поуютней под скалой и вволю любуюсь пейзажем. Лепота!
Около скалы метрах в трехстах от себя выше по течению замечаю какое-то движение. Смотрю в оптику мелкана. Так вот какой волк здесь наводит порядок! На скале стоит огромный, покрытый густой шерстью английский дог. Самый настоящий, только вдвое больше любого московского недокормыша. Чудовище. Собака Баскервилей так должна была выглядеть. Спокойно стоит, как хозяин. Это, вероятно, пропавшая собака ленинградской группы, разбившейся в "щёках" в прошлом году. Из отчётов я знаю, что была группа с собакой. Мы ещё в турклубе обсуждали, сколько дог сможет продержатся в тайге один. Но решили, что он просто не выплывет. Ан нет -- не только выплыл, а стал настоящим хозяином в этих местах.
Встаю и пронзительно свищу. Зверь вздрагивает, как домашняя собака, быстро осматривается и нервно перебирает лапами. Точно был домашний! Свищу вновь, мне кажется, он того гляди залает, но будто пелена падает на собачье сердце -- пёс никнет и не торопясь уходит в противоположную сторону. Тяжко, видать, у него на душе. Хозяин навсегда остался в этих краях и дог решил остаться тоже, не пошёл к людям побираться и гавкать из будки.
Мы плыли дальше и дальше, мы плыли уже домой, хотя, в сущности, если разобраться, то любое путешествие -- это, в конечном счёте, дорога домой.
Занятно, что последний порог на Енисее называется "Москва". Короткий и мощный. За ним останавливается кораблик, способный плавать по мелководью. Мы как раз выскочили из порога, и он причалил. По трапу одними из последних спустились старичок и такая же, как он, благообразная старушенция с зонтиком. Одеты в походное снаряжение, на ногах ботинки с рифлёными подмётками, в руках альпенштоки старинные. Чудо, что за старички! Они приехали посмотреть самые верховья Енисея и собираются ночевать в тайге. Прелесть. Вот так вдвоём с любимой взять и на склоне лет отправится посмотреть верховья Енисея, великой русской реки. Поддерживая, помогая друг дружке, они ушли в тайгу. У них были такие светлые и добрые глаза! Счастье, одним словом!