|
Злоключения лесного робинзона.
|
|
| глория
Автор |
24.02.2015 / 00:25 / Сообщение 1 |
|
Проверенный
Сообщений: 634
| Утёнок, вылупившийся из яйца, переживает множество ощущений при первом знакомстве с миром. Таким же утенком случилось быть мне, когда в девятнадцатом году я, продукт столицы, превратился в лесного техника Северо-Двинского лесоустройства. Летом я получил возможность осуществить свою мечту — пожить жизнью робинзона в лесу. Захватил с собой спички, складной нож, записную книжку с карандашом, а провизии умышленно взял лишь на один день — на время, необходимое для ориентировки. Кроме этого, как-то случайно в карманах оказалось два носовых платка.
Жил я в починке (1) Лоббож, в двадцати верстах от села Летки, которое находится в шестидесяти верстах от станции «Мураши» Котласской железной дороги. Хозяевам сказал, что буду в селе, а сам ушел в угол, образуемый рекой Леткой и ее притоком. В таком треугольнике не заблудишься.
Я хотел испытать жизнь первобытного человека. Вот почему не были взяты котелок и прочие принадлежности охотничьей жизни.
1 ) Починок—выселки, хутор первопоселенцев.
В моей записной книжке на первой странице записано:
«...Солнце. Тепло. Аромат леса. Полная свобода. Как, должно быть, хороша была жизнь моих доисторических предков!..»
Весь день я прожил в шалом, опьяненном состоянии. Читая теперь, невольно усмехаешься болтовне восторженного утенка. Помню, я даже не заметил, как подкрался вечер и наступила светлая северная ночь. Я грыз сухари и мечтал, мечтал. Даже поставил себе целью — в будущем зажить в избушке пустынником...
Когда стемнело, неожиданно возник вопрос: на чем же спать?: Лег на землю, корень ели послужил вместо подушки. Было немножко неудобно, затем холодно... и очень комарно. Здесь пригодились платки, связанные друг с другом: один пошел за подушку, другой кое-как укрыл лицо и голову от комаров, но те все-таки лезли во все отверстия, а иные просто прокалывали платок своим жалом. Уснуть не пришлось. Холодно, твердо и нестерпимо от комаров...
Каракулями, из-за темноты, в книжке записано: «...Ночь провожу очень плохо. Чересчур изнежен городскими привычками...»
Солнце уже вставало, когда усталость взяла свое, и я уснул. Проснулся далеко за полдень от невыносимой боли — какой-то из ранних оводов принял мою шею, повидимому за лошадиную и здорово разрезал кожу. Я вскочил, провел ладонью по шее, и рука сделалась липкой от крови и раздавленных комаров. Болела шея нестерпимо. К тому же, все тело стало ныть, ибо муравьи наползли и основательно меня покусали.
Первой мыслью было: как бы дойти скорее до починка... Но неужели я так бесславно закончу свою робинзонаду! Я остался.
Хотелось есть. Продовольствия осталось — лишь два сухаря. Крепкие зубы быстро справились с ними. Тело попрежнему ныло. Кинулся В речку, и в весенней, еще холодной воде сделалось приятно, но когда вышел из воды; тело стало гореть, и укусы сделались еще чувствительнее.
Попрежнему голод давал себя знать. Я вспоминал, как выслеживают «линяков» (селезней, потерявших после брачной поры основное оперение, а потому не могущих летать). Знал также, где, в каком участке находятся такие места. Ориентировался по карте, компасу, солнцу и направлению реки. Вскоре дошел до цепи маленьких озерков. В руке — несколько палок (в починке мирно висела моя берданка).
www.чулышман-турист.рф
|
 |
| |
| глория
Автор |
24.02.2015 / 00:25 / Сообщение 2 |
|
Проверенный
Сообщений: 634
| Сразу же нашел небольшую стаю из четырех-пяти несчастных линяков. Те тотчас же нырнули. Пришлось спрятаться за куст. Но они отплыли к противоположному концу озерка. Ждать пришлось долго. Со злостью и ненавистью смотрел на их меланхоличное плавание. Есть хотелось ужасно, к тому же жалили комары, а двигаться я не смел, чтобы не повредить своему промыслу. Тело ныло от укусов.
В книжку попала запись: «...Как бессмысленно много должно было пропадать времени у первобытного человека!» И тут же крик наболевшего сердца: «Ждешь их, ждешь, а проклятые линяки не плывут навстречу!»
Терпение, тем не менее, увенчалось успехом. Селезни все же подплыли, и ударом палки один из них "был опрокинут мною на спину. В записную книжку тотчас же вскочило торжествующее поучение:
«...Терпение и труд все перетрут!»
Но возник вопрос: как же достать селезня? Плыть по озерку было жутко, так как под влиянием зырян я создал особую «теорию», что вода мо-жет засосать человека под растительный покров, широко окружавший берега. Пришлось бросать палки таким образом, чтобы всколыхнувшаяся вода двигала мертвого селезня в мою сторону. При удачном бросании так и случалось, но иногда птица, наоборот, отодвигалась от меня. Не знаю, сколько времени ушло на то, чтобы достать этого селезня; голова была занята одним: как бы поскорее завладеть добычей!
Надо было убитого линяка как-то жарить... Но на огне он попросту бы сгорел. Я решил его коптить . Вышло что-то до невероятной степени невкусное. Мясо линяка, вообще очень плохое на вкус, пахло дымом, было чрезвычайно горькое, к тому же не было соли, и я совсем не насытился. Это наблюдение я поспешил занести в дневник: «...Сколько же приходилось первобытному человеку тратить времени на то, чтобы добыть пять подобных селезней!» (Количество птиц определялось моим аппетитом в ту минуту.) Впрочем, я тотчас же внес поправку на степень умения и навыка первобытного человека от ежедневного промысла.
Когда я закончил свое «пиршество», оказалось, что день уже прошел. Перспектива горемыканья новой ночи привела меня в ужас. Я быстро натаскал пушистого зеленого мха и зарылся в него с головой. Спал я превосходно, было мягко, тепло и без комаров.
Утром хлынул ливень, вымочил меня и страницы моей- книжки; Пришлось бежать под большую ель и поминутно высовывать голову. скоро ли конец дождю?
Вскоре дождь прошел, и солнце обсушило меня. Есть хотелось до тошноты!
Пока я обсыхал под елью, я думал не о красоте природы, а... об еде. Вспомнилось мне, что в Австралии сжигают муравьиные кучи, а яйца едят. Австралиец — родной брат нашему первобытному человеку. Отсюда мой вывод: я должен попробовать и этот вид питания.
Рисунок. Селезни отплыли к противоположному концу озера...
Как раз вблизи ели была громадная муравьиная куча. Я наломал сухих веток, старательно обмазал их свежей сочащейся серой и после большой хлопотни зажег со всех сторон муравьиную кучу.
Вначале было интересно смотреть на маленькие перебегающие огоньки; потом стал валить дым, и как-то сразу весь муравейник охватило пламя аршина в два высотой. Я тут же пришел в восторг от «стихии, которая сильнее всего и...»
www.чулышман-турист.рф
|
| |
| |
| глория
Автор |
24.02.2015 / 00:25 / Сообщение 3 |
|
Проверенный
Сообщений: 634
| Но тут стала шипеть и трещать ветка большой ели, а соседняя елочка начала свистеть и вдруг всполыхнула вся от основания до верхушки...
Тут ледяным колом врезалась мысль: «Я, техник лесоустройства, натворил лесной пожар!»
А ветвь ели попрежнему трещала... Заливать муравьиную кучу. Но чем? За версту бежать за водой и нести ее в своей кепке? Глаза метались, но всюду лес, мох, валежник. Между тем затрещала уже и другая ветвь. Загорится двухсотлетняя ель — лесной пожар неминуем.
Кошкой карабкаюсь на ель, пролезаю между сучьями, лезу по проклятой шипящей ветке. Дым душит, выедает глаза, но я все же лезу вдоль ветки. Лучше уж погибнуть от этого огня самому, чем допустить лесной пожар. Мои волосы нагреваются... Ветвь обламывается вместе со мной... Боли и ушибов не чувствую. Полуслепой от копоти, я снова карабкаюсь на дерево, на следующую ветвь, но она качается, гнется, но не ломается. Пригибаю ее ближе к стволу. Если бы под рукой был топор! Но его нет, есть складной нож. Однако острая сталь ножа и мои усилия сделали свое дело— в минуту образовался надрез до середины ветви, и та сломалась подо мной...
Когда я свалился во второй раз, огонь уже бушевал над муравейником. К счастью, кругом был лишь лиственный молодняк, а огонь не подходил непосредственно к другим ветвям старой ели. Длинной палкой старался я передвинуть горевшую массу в другую сторону, подальше от ели.
Через полчаса куча догорела. О каких-либо муравьиных яйцах не было и помину. Только одно черное пятно дымилось, и тихо тлел старый пень, у которого еще утром стоял муравейник...
Костюм мой пострадал основательно: одно колено брюк было жестоко подпалено, кожа носка сапога треснула, про ссадины кожи и ушибы тела и говорить уж не приходится. Однако радость, что я не устроил пожара, заслоняла все эти неприятности.
Чувства голода — как не бывало, ибо голова была занята ликвидированием пожарища: проклятый пень все тлел и тлел, воды же под руками не было.
На всю эту историю ушло часов пять времени...
Голод снова дал знать о себе. Но что же есть? Мучительно хотелось хлеба. Итти же в починок в таком печальном виде было стыдно. Отправился опять на вчерашние озерка. Обнаружилось, что и нога с опаленной стороны болит. Повидимому, в одно из моих падений сверху я упал прямо в муравейник, но тогда не заметил этого.
Добрел до озерков. Пошел вдоль берега и вдруг увидел кочку, защищенную со стороны озерка и двух других сторон тростником, а на кочке — сидящую утку... Гнездо — яйца! Несчастная мать с криком слетела, я разбил одно яйцо — оно уже полуутенок. Есть не позволяло отвращение к уроду. Как поймать мать? А та мечется взад и вперед около меня. Много же я затратил энергии, обдумывая, как ее заполучить. Утка— это не линяк,— он-то летать не может, а она носится, вероятно, так же, как я метался у торящего муравейника. Помог неожиданно случай. Когда она пролетала на поларшина от меня, я инстинктивно успел ударить ее палкой.
www.чулышман-турист.рф
|
| |
| |
| глория
Автор |
24.02.2015 / 00:25 / Сообщение 4 |
|
Проверенный
Сообщений: 634
| Эту утку я уже не коптил, как вчера селезня. Я вынул внутренности, набрал замеченной в первый день глины, и вскоре вместо утки получилась глиняная дыня. Развел костер, а затем жарил ее в горячем пепле с углями. Утка вышла гораздо вкуснее селезня. По этому случаю в дневнике записано довольно много, а в частности одна фраза, которую, случается, я до сих пор повторяю: «Было плохо, значит, будет лучше».
Солнце стояло еще высоко, когда я, пообедав, стал подумывать о ночлеге. Складной нож — слабое «орудие» в северном лесу. Я решил устроить крышу в один скат. Приделал к двум нижним ветвям поперечную палку, наложил на нее под косым углом ряд молодых елок и ветвей старой ели. От своего навеса я был в восторге, считая себя изобретателем. Позднее пришлось мне в Мезенском крае весь декабрь и январь спать с рабочими в лесу под открытым небом — и тогда-то я убедился, что до моего изобретения зыряне-охотники додумались давно. В свой шалаш я натаскал много мха, устроил подушку и матрац, и пласт мха даже послужил мне в качестве одеяла.
Солнце стояло еще на небе, когда я попытался еще раз «стрельнуть счастье» на озерках. Запись в дневнике по этому случаю говорит о целой трагедии: «...Сколько ни ходил, ничего выходить мне не удалось, и я вернулся назад голодным. Да к тому же на меня навалилась новая беда — заблудился и не мог найти полянки с шалашом. Чувствовал себя самым несчастным в мире и чуть не заревел, а когда нашел, очень обрадовался...»
В этот вечер я уснул все-таки счастливым, имея в виду благополучную ликвидацию пожара, удачу с уткой и устройство шалаша.
Теперь я вижу, что тогда прогрессировал в своей «лесной культуре».
Рисунок. Я решил прокоптить убитого селезня...
Спал я очень хорошо. Утром, проснувшись, увидел, что ночью шел дождь, но его на этот раз я не почувствовал. Вероятно, вследствие двух дождей и теплых дней комаров стало значительно больше. Кожа от постоянных укусов сделалась еще более раздраженной.
Хорошо бы гвоздичного масла или дегтя! Мне было известно, что зыряне надевают на голову тряпки, пропитанные дегтем, запаха которого комары не переносят. Но гвоздичного масла у меня не было, а дегтя я гнать не умел. Чем бы его заменить? Я вспомнил, что, когда в первый день своей робинзонады метался, ошалелый от радости, между прочим, я сшиб палкой верхушку муравейника. Тотчас же кругом собрались крупные красные муравьи, и из их брюшка забила струйками жидкость с чрезвычайно резким запахом, нестерпимо жгучая для кожи. Не может ли это заменить гвоздичного масла и дегтя?
Найти муравейник было нетрудно. Я привязал двумя концами платок к палке, разрыл верхушку муравейника другой палкой, подставил платок, и на него полетели со всех сторон золотистые на солнце брызги «муравьиного спирта»...
www.чулышман-турист.рф
|
| |
| |
| глория
Автор |
24.02.2015 / 00:26 / Сообщение 5 |
|
Проверенный
Сообщений: 634
| Так как этот запах был очень едок для носа и глаз, то я, не пожалев кепки, из гибких прутьев березы сделал как бы два рога и к ним привязал платок. Комары совершенно оставили меня в покое.
Об этом способе борьбы с комарами я нигде не слыхал и не читал. До сих пор считаю это своим открытием. Обращаю на, него внимание читателей «Вокруг Света», но предупреждаю, что платок вскоре приходит в полную негодность...
Итак, на четвертый день я сделал серьезное практическое открытие. Однако тогда я не очень долго думал о нем. Голод крутил желудок до боли.
Время для жизни в лесу было самое неудачное: ни ягод, ни грибов, а вся дичь распылилась по гнездам, и без собаки ее не найти. На линяках же едва ли смогу прожить. Кроме того, ловить их уже мне надоело. Неожиданно мелькнула в голове мысль: «А рыба, которую теперь можно легко поймать?» Тут же вспомнил, что в одном месте речка сжата двумя большими камнями. Нарезал ивовых прутьев и, вспомнив, как зимой плел верши мой хозяин, стал мастерить нечто подобное, только, конечно, поменьше размером. В течение четырех часов я приготовил две верши. Притащил верши к речке и стал обдумывать, как их прикрепить, чтобы течение не унесло. Явилась мысль поставить одну вершу по течению, другую — против него. Не знал, идет ли рыба против течения или по течению... Наконец, решил: наверху плавает преимущественно мелкая рыба, внизу крупная, потому что мелкой, должно быть, легче плыть по течению, а крупная рыба внизу может итти и против течения.
Пошел пока что на озерка. Но там не увидал ни одного селезня. Уток также не было. Был так голоден, что, казалось, съел бы крота или мышь. Вернулся к речке, вынул свои верши. Они были пусты. Снова опустил их и печально побрел к шалашу.
Еще раз пропитал платок муравьиным спиртом, повесил его над головой и тотчас же уснул.
Судя по дневнику, мне снилось главным образом парное молоко с черным хлебом...
Проснулся довольно поздно. Было часов девять утра. Встал с противным головокружением и со странной пустотой в руках и ногах. Сразу же отправился к вершам. Шел и думал: «Неужели же мне придется уйти из лесу?» Но в вершах я увидел фунтов пять рыбы.
Помню неистовую радость. Помню, как я носился вдоль берега, раскидывая по воздуху руками и ногами, пока не упал и не потерял на некоторое время сознания.
Затем, опустив верши в воду, побежал к своей стоянке. Когда я опустился на мох, под навес, меня ужаснула мысль: «А в чем же мне варить рыбу?— Не в чем!» Оставалось ее только печь. Я опять набрал глинки, намял ее и сделал глиняный пирог с рыбьей начинкой. Пек так же, как и вчера, в углях.
Вышло очень вкусно, но чего-то все же недоставало. Думаю, что не было соли. В дневнике стоит, в числе многих, торжествующая фраза: «...Я имею моральное право жить в лесу — я умею прокормить себя... Как прекрасен лес и жизнь в нем!..»
www.чулышман-турист.рф
|
| |
| |
| глория
Автор |
24.02.2015 / 00:26 / Сообщение 6 |
|
Проверенный
Сообщений: 634
| Любопытно, что подобные фразы восторженного удовлетворения природой попадаются только в первый день в дневнике. Все остальные дни оказались настолько наполненными о «насущном хлебе», что далеко отодвинули от меня ликующую радость лесной жизни.
Мое счастье не поддавалось определению: ведь я освободил себя от гнетущей заботы о пропитании!
Рисунок. В неистовой радости я носился вдоль берега.
Бодрый и возбужденный плотным обедом, я обежал «свой» треугольник леса. Я заметил в себе странное чувство правильной ориентировки в лесу. Участок был довольно велик, примерно от двух до четырех верст. Кроме первого дня, все остальные дни я был подавлен «борьбой за существование». Тем не менее, теперь, на пятый день, я из любого конца этого треугольника безошибочно попадал на место своей стоянки. Идешь и сам не замечаешь, как поворачиваешь то в одну, то в другую сторону, и неизменно выходишь на «свою» лужайку. В последующие годы я отметил эту способность как наиболее характерную для старых промышленников, безошибочно находящих место в лесу, хотя бы они побывали там лет двадцать назад...
К вечеру в верши попало рыбы снова фунтов пять. Хотя я изжарил всю рыбу, но, конечно, всего не съел, часть оставил на утро.
Ночь спал без просыпу. На радостях забыл переменить платок с «муравьиными духами», и утром какой-то смельчак пребольно укусил меня в лоб. Я вскочил. Чувствовал себя прекрасно, радостно и бодро.
Взял холодную рыбу, немного пожевал, но много есть не мог, она казалась без соли какой-то травой. Уверенно шел в свое рыбное хозяйство. Знал, что рыба должна попасться в верши. Набралось фунтов семь-восемь. Я отобрал крупную рыбу, а мелочь выкинул назад в речку. Между тем, день назад как был бы я рад съесть хотя бы две маленьких рыбки!
Сознание этой перемены очень тешило меня; мне казалось, что я не завишу теперь ни от каких обстоятельств: «...Уйду в лес и буду жить, как лесной зверь. Только надо будет запастись солью».
Когда испек рыбу, вспомнил, что ряд первобытных народов едят пищу с золой вместо соли. Сделал то же и я, но это оказалось не по моему вкусу.
Этот день для меня чуть не оказался роковым. Лениво пожевывая пресную рыбу, я пошел на озерка, чтобы вспомнить те недавние дни, когда я, мучимый голодом, промышлял утками.
www.чулышман-турист.рф
|
| |
| |
| глория
Автор |
24.02.2015 / 00:26 / Сообщение 7 |
|
Проверенный
Сообщений: 634
| Подошел к озеркам и, сам не замечая, машинально двинулся по мху, который покрывал берега озерков. Вдруг озерко оказалось почти на уровне моих глаз, а я — упирающимся обоими локтями в моховой слой. Я провалился в так называемое «окно»! Медленно подавался под локтями мох... Под ногами нет ничего, во что бы можно было упереться. Все тело сжимает какая-то сила, совершенно определенно давящая сверху вниз. Кругом ни одной палки. Мох, мох, мох... Я медленно погружаюсь в болото, локти постепенно поднимаются кверху... Надавливаю шеей и подбородком в мох, освобождаю сначала одну, потом другую руку от тяжести тела и затем в одно мгновение вытягиваю их перед собой. Упираюсь на руки, подошвами ног удается упереться в жидкую, с чем-то спутанную массу. Часть спины оказалась на поверхности. Перевалившись набок и быстро-быстро перебирая ногами, я довел их до верхнего наиболее густого слоя мха, пока, наконец, не оказался весь лежащим на моховом пласте.
На берег я полз всем телом, как червь, и лишь упершись коленями в корень ели, почувствовал, что почти весь в чем-то жидком и смертельно холодном. Черная грязь с бурыми прядями верхнего слоя мха забралась в сапоги, в карманы и облепила тело. Сделав несколько шагов, я упал, так как все тело тряслось, билось сердце и чернело в глазах.
Интересно, что, попав в «окно», ничего подобного я тогда не чувствовал—было не до того. Впоследствии я узнал, что в большинстве случаев люди гибнут при таких обстоятельствах потому, что мышцы рук быстро устают и теряют силу.
Не помню, как я попал к речке, где стал мыться. Это приключение оказалось для меня трагическим, так как вымочились спички. Напрасно я их сушил на солнце — плохое качество (шел 1919 год) делало свое дело. Головки, даже высохнув, не держались на спичке и при чирканьи летели в сторону. Без огня жизнь оказалась невозможной.
Я пробовал тереть сухое дерево о дерево, но этот верный способ предков оказался для меня неподходящим. Вместо огня получались мозоли на руках, ломило пальцы, горели ладони, а дерево лишь нагревалось.
На моей стоянке все было по-прежнему: на высоком суку лежал глиняный пирог с рыбой и к счастью, оставленная «дома» записная книжка. Попади она в болото, все записи пропали бы. В книжку я занес скупую фразу: «Чуть не погиб, попал в «окно», вначале ничего не чувствовал, а когда вылез, очень испугался. Спички погибли, сам сижу в мокром...»
Помню, что на этот раз хорошо поел даже несоленой рыбы. Во время еды обдумывал, что делать. Нет соли, нет спичек,— отсюда вывод: ступай в починок. Поводов оставаться не было никаких.
Вернулся на речку, где стояли верши. Рыбы попалось опять много. Выпустил ее на волю, верши оставил на берегу, почему-то вынул записную книжку и перечитал все записи. Показались тусклыми. Много важного было пропущено. Лихорадочно-быстро стал писать, стараясь восстановить правильный порядок событий и мыслей. Пи-сал долго, было жалко оставить этот треугольник леса, в котором, будь соль и спички, можно было бы еще пожить...
Солнце стало склоняться, по компасу было уже часов шесть вечера. Надо было ит-ти, чтобы вернуться до наступления ночи в починок. Наклонился к речке, чтобы попить чистой весенней воды, внизу блеснуло серебро крупной рыбы. Мелькнула мысль: «Попади я в «окно» вечером — пришел бы мне конец!» На стоянку не зашел—было бы еще более грустно. Пошел прямо, чтобы выйти на проезжую дорогу. Мелькнула мысль, что можно пройти просекой и заодно посмотреть, хорошо ли показаны границы отведенных зимой делянок. Здесь произошло новое, но уже последнее испытание.
www.чулышман-турист.рф
|
| |
| |
| глория
Автор |
24.02.2015 / 00:26 / Сообщение 8 |
|
Проверенный
Сообщений: 634
| Помню, дошел до первой делянки, посмотрел столбы, которые стояли, прислоненные к деревьям, поправил чернильным карандашом буквы и цифры. Только что хотел пройти к следующей делянке, стоявшей за полверсты, как вдруг вместе с ветерком донеслось далекое глухое рычанье. Я прислушался... Звук повторился. Перспектива встретить весной голодающую медведицу с детьми или просто голодного медведя меня пугала: складной нож с одной стороны, а с другой — когти и клыки силы неравные.
Рисунок. Я провалился в „окно"...
Посмотрел на план и увидел, что вблизи идет зимняк (дорога, по которой ездят зимой по снегу) к реке Летке, через которую тут же Василай (мой хозяин) имеет запруду для ловли в верши рыбы. Пошел по зимняку. Было тихо. Вдруг минут через десять раздался рев. В первый раз рев шел со стороны ветра, а теперь — с противоположной. Ветер, следовательно, теперь дул от меня к зверю — это уже было опасно. Минут через пять рев послышался ближе и как будто сзади меня. Вспыхнуло едва сдерживаемое желание бежать, но бежать в зырянских лесах — значит почти наверняка погибнуть. На сотни верст кругом лес тянется без- всяких дорог...
В голове билась мысль: «Медведь кружит, сжимая меня все более и более тесным кольцом. Скоро ли река?..» Между тем, зимняк извивался то в одну, то в другую сторону. Снова рев, на этот раз отчетливый до такой степени, что казалось, я даже слышу дыхание зверя... Где-то совсем близко трещал валежник... Помню, в голове неподвижно стояла одна мысль: «Что же будет теперь?»
Совершенно неожиданно расступился; лес, блеснула узенькая полоса сенокосного луга; прямо с легким изгибом шла запруда Василия. Держась то за один, то за другой кол, переставляя ноги по ельнику и хворосту, я быстро перешел запруду. Бегом кинулся в сосновый бор.
Теперь я уже ничего не боялся. Медведь в холодную весеннюю воду не идет, а каждое дерево этого бора было мне знакомо за долгую зиму.
Минут через пятнадцать я был в починке Лоббож. Восклицаниям хозяйки и зверским ругательствам обрадованного Василия не было конца. Дело в том, что мне прислали из села Летки почту, из чего хозяева заключили, что меня в селе нет. Куда же я мог деваться?
Они боялись, что, если я пропаду без вести, их будут судить за убийство меня...
Маленькая бумажка, в одну четвертую листа (тогда был бумажный кризис), подчинила меня далекому Великому Устюгу. Через день, рассчитав рабочих, я уже сидел на станции «Мураши», а еще через день пароход выпустил меня на пустынную в то время устюжскую пристань.
Недели через две после моего отъезда охотники около села Летки убили громадного «Старика»...
Прошло уже девять лет. За это время я побывал в целом ряде мест. Приключений и опасных моментов было гораздо больше, чем в эту шестидневную робинзонаду. Как я ни старался, но повторить мне ее больше нигде не удалось.
Описанные мною шесть дней имели исключительное влияние на всю мою жизнь. Я стал интересоваться, как живут люди в Африке, Австралии, Океании. При чтении соответствующих книжек, описывающих жизнь первобытных людей, мне удалось подметить ряд сходных черт с зырянским и русским народным бы-том. Отыскивая эти сходные черты, я невольно все глубже и глубже стал вникать в народную жизнь. Через четыре года я поступил в бывший . Географический институт. Умелое руководство собравшихся там ученых-этнографов сделало меня на всю жизнь работником в области, этнографии.
Думаю, что если читатели «Вокруг Света» попытаются проделать такой же опыт, многие из них заинтересуются природой и человеком; это заставит их искать ответы на возникшие вопросы в книгах, а оттуда откроется прямой путь в мир науки...
www.чулышман-турист.рф
|
| |
| |
