|
«Остров смерти».
|
|
| Ветер
Автор |
24.02.2015 / 16:27 / Сообщение 1 |
|
Проверенный
Сообщений: 1344
| I. Три музыки.
Наш пароход до-отказа наполнен пассажирами. По палубе нельзя ходить: обязательно кого-нибудь раздавишь. На юте, за рубкой, — духовой оркестр. Другой оркестр,
струнный, — на носу. Звуки первого оркестра относятся ветром и спереди загорожены рубкой. Они слышны только на задней половине парохода. Звуки второго оркестра слабы и за гулом голосов дальше рубки не идут. Поэтому оба оркестра друг другу не мешают и играют одновременно.
Над палубой, подобно монументу, возвышается массивная фигура распорядителя. Он кричит что-то в рупор. Слышны хрипящие и лающие звуки, как из громкоговорителя, но слов разобрать нельзя. Кто-то попросил распорядителя отнять ото рта рупор и говорить обыкновенно. Тогда его все хорошо понимают...
Наш пароход весь увешан пестрыми флажками. Это — сигнальные флажки, и каждый из них имеет свое значение. Одни означают болезнь, другие — аварию, третьи спрашивают у встречного парохода о его национальности, но когда флажки вывешены все сразу, они означают — праздник.
Мы идем узким рукавом Двины — Маймаксой. По берегам серыми глыбами — островами среди светло-желтого моря штабелей леса — высятся лесопильные заводы. У заводов грузятся иностранные лесовозы. Их черные грузные тела занимают почти всю ширину Маймаксы. Проходя мимо, мы читаем их имена, написанные белыми буквами на корме.
Наша передняя палуба полна красноармейцами. Они составили хороший хор, и каждый раз, когда мы проходим мимо иностранного лесовоза, этот хор затягивает песню. Тогда у нас — сразу три музыки: два оркестра и хор. Хор поет «Марш Буденного», «Стеньку Разина», «Варшавянку»... На лесовозах нашей музыкой очень довольны. На кормах, на матросских палубах появляются десятки людей, из иллюминаторов высовываются руки и приветственно машут. Люди на палубах что-то кричат, и липа у всех радостные. На «чистой» палубе и на мостиках неподвижно стынут плотные фигуры командиров и штурманов. Они разглядывают нас в бинокль. Изредка солидно машут белой фуражкой.
По Маймаксе медленно пробирается к выходу в море груженый лесовоз. Его громада еле помещается в узком протоке, и он, не умолкая, гудит негромким, сгущенным звуком. Мы проскальзываем около самого его носа, и наш пароходик вдруг становится до жути крошечным...
Рисунок. Паутина колючей проволоки окружает пустырь...
За последним изгибом Маймаксы виден цинковый блеск моря. Мы проходим мимо последних лесовозов, и красноармейский хор удваивает свои усилия. С присвистом, с прикрикиванием, с притоптыванием он поет «Сизого селезня». Поет артистически. На палубе норвежского парохода, мимо которого мы проходим, слушают с восторгом. Когда удалая песня достигает своего апогея, двое матросов в голубых фуфайках не могут больше себя сдерживать — они обнимают друг друга и, смешно отбрасывая ступни ног, танцуют... фокстрот.
Сибирские экспедиции
|
 |
| |
| Ветер
Автор |
24.02.2015 / 16:27 / Сообщение 2 |
|
Проверенный
Сообщений: 1344
| II. «Остров смерти».
Над морем жарко горит солнце, расплавляя небо. По стенкам прозрачной опрокинутой чаши неба струится бледно-желтый воск. У горизонта он скапливается пасмурным пластом.
Тотчас же по выходе в море виден остров Мудьюг. Длинной двенадцатикилометровой полосой вытянулся он перед самым устьем Северной Двины. В ширину остров Мудьюг имеет всего три километра. Плоский, песчаный— он напоминает большую отмель. Растительность его — жесткая колючая трава да редкие чахлые сосны. От материка остров отделен мелким проливом — Сухим Морем. В отлив Сухое Море можно перейти вброд.
От пристани наша экскурсия, разделившись на несколько групп, идет песчаным берегом острова. Песок подхватывается порывами ветра и больно хлещет лицо и руки. Кое-где ветер намел высокие дюны. Они дымятся струйками песка и огромными желтыми черепахами переползают с места на место. Ветер загоняет песок все дальше в глубь острова, и под песком гибнут трава, кусты, лес...
На мелкий берег волны выкатываются далеко и высоко вздымаются белыми гривами. Весь берег усеян «дарами моря» — кусками деревьев, досками, сучьями, щепками, бревнами и просто мусором. Поодаль от берега, в море, лежит на боку разбитая шхуна, заброшенная сюда бурей.
На острове — домики метеорологической станции. Круглый год обдувают их ветры. Летом они заносятся песком, зимой — снегом. В шторм волны докатываются до их фундамента, а брызги молоточками стучат в закрытые ставни. На крыше станции, как пойманная птица, отчаянно бьется лопасть ветромера.
В 1918 году, когда суда «союзников» шли на Архангельск, Мудьюг должен был прикрывать вход в Двину. На нем была поставлена батарея. Однако военные специалисты, ставившие батарею, оказались изменниками: они поставили ее так, что сама она стрелять не могла, неприятелю же служила прекрасной мишенью. Не сделав ни одного выстрела, батарея в несколько минут была сметена метким огнем английского крейсера. Вместе с батареей были сметены десятки отважных защитников Мудыога — красных моряков...
Через месяц после занятия Архангельска интервенты устроили на Мудьюге тюрьму. Сперва она называлась: «тюрьмой для военнопленных», потом — просто каторжной тюрьмой...
С тех пор Мудьюг стал «Островом смерти».
Сибирские экспедиции
Сообщение отредактировал Ветер - Вторник, 24.02.2015, 16:28 |
| |
| |
| Ветер
Автор |
24.02.2015 / 16:27 / Сообщение 3 |
|
Проверенный
Сообщений: 1344
| III. Во мраке...
На берегу — на голом изрытом пустыре — два барака. Под маленькие, затемненные частыми решетками, окна насыпан земляной накат. Перед окнами тянется паутина колючей проволоки. Такая же паутина окружает весь пустырь. Это и есть тюрьма.
Один барак — бревенчатый. В нем тесно, в два этажа устроены нары. Между ними — узкие проходы. Единственным освещением барака была керосиновая лампа, висевшая посредине. Свет от нее падал лишь на ближайшие нары. Весь остальной барак тонул во мраке.
Мрак был одним из средств воздействия на заключенных. Как только спускались ранние северные сумерки, арестантов загоняли на нары. Ходить по бараку запрещалось. Разговаривать — тоже. Все должны были молча лежать в темноте, наедине со своими думами, пожираемые голодом и... насекомыми.
В бараке арестованных набиралось до 700 человек. Лежали почти друг на друге, никаких подстилок и одеял не полагалось. Воздух был насквозь пропитан зловонными испарениями параш.
Длинная ночь была самым жутким временем на Мудьюге. В ночные часы барак наполнялся стонами, дикими вскрикиваниями, сумасшедшим бредом. Каждую ночь матрос, которого тюрьма из здоровенного парня делала калекой, звал в бреду свою мать. Он придумывал для нее прозвища ласковые, нежные. В противоположном углу кто-то выкрикивал изо всех сил: «А!..», и тянул это «а...» до тех пор, пока хватало дыхания. Его сосед безумолчно из-рыгал проклятия. Hа верхней полке молодой заключенный всю ночь истошно визжал. В другом месте этот визг мог бы показаться смешным. Здесь же от него у самых крепких на лбу выступал холодный пот и шевелились волосы... Те, кто не спал, закутывали голову в одежду, затыкали уши. Но крики, стены и визг проникали через все эти преграды.
Сибирские экспедиции
Сообщение отредактировал Ветер - Вторник, 24.02.2015, 16:27 |
| |
| |
| Ветер
Автор |
24.02.2015 / 16:28 / Сообщение 4 |
|
Проверенный
Сообщений: 1344
| В темноте крадучись пробирались между нарами смотрители барака. Заслышав скрип половиц под их ногами, заключенные вонзали ногти в нары и прижимались к доскам, стараясь сделаться незаметными. Скрип половиц затихал где-нибудь в углу. И тотчас же оттуда вырывался отчаянный крик. Несколько секунд слышна была борьба, слышались тяжелые удары и хрип задыхающегося под кляпом человека. Каждую ночь смотрители избивали кого-нибудь из непокорных заключенных...
От ночных звуков многие из тех, кто не спал, сходили с ума.
Человек, который водил нашу экскурсию по бараку, сам сидел в
Мудьюжской тюрьме. Однако, рассказывая, он ни слова не сказал о себе. Его рассказ был прост и сдержан. Лишь по временам, когда он называл кого-нибудь из зверей-смотрителей, его глаза загорались ненавистью. Но, укрощенные сильной волей, они сразу гасли.
Когда мы стали выходить из барака, один экскурсант спросил его:
— А где было ваше место, товарищ?
Руководитель молча пошел узким проходом между нарами. Мы, затаив дыхание, следовали за ним. Остановившись в дальнем углу, он хлопнул ладонью по наре:
— Вот здесь, товарищ!
Сразу сделалось необыкновенно тихо. Жуткое прошлое барака стало вдруг чересчур близким. Неприятный сквозняк скользнул по спине, и мы торопливо затолпились к выходу...
Сибирские экспедиции
|
| |
| |
| Ветер
Автор |
24.02.2015 / 16:28 / Сообщение 5 |
|
Проверенный
Сообщений: 1344
| IV. За колючей проволокой.
Осенью и зимой 1918 года на Мудьюге владычествовали французы. Первая партия заключенных была составлена из людей, обвиненных в большевизме. Несколько десятков революционных работников было арестовано в Архангельске тотчас же после занятия города союзниками.
Однажды ночью их вывели из Архангельской тюрьмы, привели на пристань и заставили грузить на баржу колючую проволоку. Потом вместе с проволокой погрузили их самих, заперли в трюме и отвезли на Мудьюг.
На следующий день арестованные сами приготовляли для себя тюрьму: делали в бараке нары и окружали пустырь колючей проволокой. Ее протянули двумя параллельными стенами, метра в три вышиной, на расстоянии двух метров друг от друга. Все пространство между стенами вдоль и поперек опутали, той же колючей проволокой.
Вскоре привезли новых заключенных. Нужно было найти им работу. Искали недолго. Все побережье острова завалено грудами песка. Арестованных заставляли перетаскивать эти груды на носилках с места на место. Заставляли копать ямы, на другой день эти ямы надо было засыпать. Бессмысленность работы была одной из многих пыток Мудьюга...
Зимой заключенных впрягали в тяжелые сани, нагруженные доверху песком и мусором, и заставляли тянуть по льду и снегу в море, за несколько километров от берега. Там мусор сбрасывали, а на сани накладывали лед. Изнуренные люди падали замертво под тяжестью саней. Французские конвоиры приводили их в чувство штыками и прикладами...
Сибирские экспедиции
|
| |
| |
| Ветер
Автор |
24.02.2015 / 16:28 / Сообщение 6 |
|
Проверенный
Сообщений: 1344
| Рисунок. Внутренний вид барана па Мудьюге, где складывали умерших в лазарете.
Рисунок. Памятник на острове Мудьюг, на месте ста двух братских могил жертв интервенции.
Однажды какой-то заключенный при разгрузке галет из вагонетки подхватил выпавшую из ящика галету и стал жевать. За это его пороли резиновой плеткой и бросили в карцер. Из карцера он вышел совершенно ослабевший, но его тотчас же заставили работать. Он падал. Конвой бил его доской. Тогда заключенные заступились:
— Лучше расстреляйте нас, но мы не допустим такого издевательства над нашим товарищем!
Больного положили на носилки и понесли в лазарет. По дороге он умер...
Другой заключенный не выдержал ужасного режима тюрьмы и лишился рассудка. Целыми днями он ходил по двору. Дойдя до проволоки, он останавливался и стоял до тех пор, пока кто-нибудь не брал его за плечи и не поворачивал. Тогда он шел в новом направлении...
Сумасшедших заключенные считали счастливыми людьми. Действительность была во много раз хуже мира галлюцинаций, в котором жили лишившиеся рассудка люди. И если кто-нибудь из сумасшедших выздоравливал, его искренно жалели...
Сибирские экспедиции
|
| |
| |
| Ветер
Автор |
24.02.2015 / 16:29 / Сообщение 7 |
|
Проверенный
Сообщений: 1344
| V. Три блюда.
Паразиты пожирали людей. На баню давалось полчаса в месяц. В эти полчаса надо было успеть набрать в ящик из-под галет горячей воды, в другой ящик — холодной, вымыться, выстирать белье, высушить его и одеться. Мыла не было.
Суточный паек состоял из трех галет, полуфунта хлеба, твердого, как камень, и четверти банки консервов. Хлеб выдавался далеко не всегда. Для получения пайка арестованные разбивались на десятки. Старший десятка делил полученные галеты, хлеб, консервы. Хлеб и галеты крошились, и каждый паек имел вид маленькой жалкой кучки. Для того, чтобы никто не получил больше других, пайки тщательно взвешивались на самодельных весах. В это время все стояли вокруг и, затаив дыхание, смотрели на весы. Потом один поворачивался спиной, другой касался пальцем какой-нибудь кучки и спрашивал:
— Кому? Отвернувшийся громко кричал:
— Комиссарову!.. Степанову!.. Вызванные старательно подбирали свои кучки, соскребывая крошки с нар.
Большинство не могло сдержать голода, и весь паек съедался сразу. К концу дня они валились от голода и выпрашивали у более экономных товарищей крошки галет и хлеба. Другие делили свой паек на несколько частей и растягивали его на весь день. Находились и такие, которые ухитрялись из пайка приготовлять себе обед из... трех блюд. Из консервов они варили суп. Выловленное из него мясо было вторым. Третьим блюдом были раскрошенные и подпеченные на огне галеты. Из желающих сварить себе подобный «обед» или просто подогреть еду перед печкой составлялась большая очередь, и не у всякого хватало терпения и сил стоять в ней. Кроме пайка, полагался еще на барак ушат кипятка.
Вследствие плохого питания, скученности, скверного воздуха началась цынга. С опухшими ногами, с кровоточащими язвами на деснах, закутанные в лохмотья, люди пластом валялись на нарах. Плевались зубами, кровью, кусками десен. Некоторые больные в беспамятстве выдергивали у себя все зубы...
Больных переводили в лазарет, но это не приносило им облегчения.
Барак, где помещался лазарет, сохранился до сих пор. Он — досчатый, и в стенах его такие щели, что сквозь них с середины барака видно море. Сколько ни топили печку в лазарете, ветер выдувал все тепло. Зимой больные отмораживали ноги и руки. Мало кто вышел из лазарета живым. Большинство отправлялось из него прямо в «Могилевскую губернию».
Непосредственно за колючей проволокой— зеленый холм. Теперь он пестреет цветами, и на нем — памятник. В восемнадцатом году сюда каждый день сгоняли арестованных копать ямы. Потом заключенные приносили из мертвецкой своих умерших товарищей, складывали в ямы и засыпали. На холме — сто две братских могилы...
Сибирские экспедиции
|
| |
| |
| Ветер
Автор |
24.02.2015 / 16:29 / Сообщение 8 |
|
Проверенный
Сообщений: 1344
| VI. В земляном мешке.
Для непокорных были сделаны карцеры — земляные мешки. Всего их три; особенно жуток один из них. Он представляет собой плохо сбитый досчатый сруб, метра на три врытый в землю. На срубе — круглый потолок, обсыпанный комьями мерзлой земли. В этом карцере жутко пробыть и пять минут. Но вот рас-сказ тов. Андрюхина, просидевшего там пятнадцать суток:
«В карцер вели две толстые двери. Окон в нем не было. Когда нас втолкнули в него, казалось, что все кончено и мы обречены на смерть...
Среди нас был больной латыш, почти голый. Давали нам в карцере по две галеты и горячую воду. Ужасна была первая ночь. Холодные, голодные, плохо одетые, мы чувствовали, что начинаем замерзать. Для того, чтобы хоть как-нибудь себя согреть, мы стоя топтались на одном месте. Ходить по карцеру было невозможно: мешали столбы, подпиравшие потолок, и в темноте мы стукались друг о друга.
Утром нас вызвали на допрос. Потом снова отправили в карцер.
Опять — долгая двадцатичетырехчасовая ночь! Товарищ Крац не вставал и стонал. Я уговаривал его не лежать все время, иначе можно замерзнуть, но он уже плохо сознавал окружающее. Нужно было собрать всю энергию, чтобы не предаваться отчаянию. Я строго следил за собой, и это, наверное, спасло меня от смерти. Те две галеты, которые получал утром, я строго распределял на все сутки, а не съедал сразу. Собираясь заснуть, я снимал обувь, раздевался, ноги прятал в рукава пальто, а сам накрывался с головой остальной одеждой.
На вторые сутки один из нас не выдержал и, когда сержант принес галеты, сказал, что хочет говорить с переводчиком. Вскоре его увели на допрос. Вернувшись, он сказал, что выдал всех зачинщиков побега (тогда готовился большой побег, за что мы и попали в карцер) и за это его отправят в Архангельск.
Некоторое время спустя его вызвали с вещами, и сержант заявил: «Арханжель». После того, как за-хлопнулась дверь, на меня напал припадок отчаяния. Я нашел в себе силы вырвать доску из нар и с ожесточением стал колотить ею в дверь. Если бы открыли дверь, я ударил бы француза. Вскоре, обессиленный, я упал на пол...
Опять — долгая холодная ночь. Гуляев перестал вставать, и это его погубило. Крац хрипел; я лег к нему, стараясь своим телом согреть его, и задремал сам. Проснулся, чувствую какую-то тяжесть на себе. Ощупал — рука Краца. Однако она уже не сгибалась. Крац умер. С трудом освободившись от его объятий, я опять забылся бредовым сном...
Сибирские экспедиции
|
| |
| |
| Ветер
Автор |
24.02.2015 / 16:29 / Сообщение 9 |
|
Проверенный
Сообщений: 1344
| На третьи сутки в карцере прибавилось народа: посадили одного сумасшедшего, пытавшегося бежать, и подозрительного финна, который нас обо всем расспрашивал. Сумасшедший в своем углу все время чавкал. Оказалось, что он жевал свой сапог...
Когда пришел сержант, я сказал, что еще человек умирает, и показал на Гуляева. Сержант приказал отнести его в лазарет. Гуляев отморозил себе ноги, и когда мы снимали с него белье, вместе с бельем слезала кожа и текла вода...
Ночью я пытался разбить себе голову об столб, но был слишком слаб...
На пятые сутки что-то подействовало на палачей: по моей просьбе, нас повели мыться. В бане печка была накалена докрасна, и в банках от галет была согрета вода. Это были лучшие мгновения! От радости и наслаждения хотелось плакать. Когда же мы вернулись в карцер, то не верили своим глазам: там стояла наскоро сделанная печка. Дров в карцер не пожалели. Правда, первые сутки было что-то невероятное: печка дымила, дым ел глаза, мерзлая земля таяла, и отовсюду капала вода. Мы раздевались догола и выжимали одежду. Но с огнем стало куда лучше. Даже сумасшедший стал как-то разумней.
На десятые сутки нас посетила английская комиссия. Я спросил их, поступают ли так, как поступили с нами, культурные люди, какими считают себя англичане. На это мне ничего не ответили.
Скоро сержант запретил беспрерывно топить и повесил градусник. Голь на выдумки хитра: когда нам утром приносили дрова, мы их прятали, а вечером говорили, что дров у нас нет. Утром, когда поднимался шум на улице и мы знали, что скоро к нам придут, мы быстро совали градусник в щель, чтобы он показывал низкую температуру, а как только начинал греметь засов, вешали его на место. Сержант смотрел на градусник, пожимал плечами, но дров давал, что нам и было нужно.
Нас осмотрел фельдшер. Мы все были истощены и черны, как арапы, от дыма. У меня начиналась водянка. При нажиме на щеку из глаза капала вода. В результате осмотра нам выдали по четверти банки консервов и жидкий рисовый суп.
Все, севшие со мной, перешли в лазарет. Чувствуя, что то же будет и со мной, я написал заявление переводчику, что, если меня не выпустят в течение этих суток, я покончу с собой...
Сибирские экспедиции
|
| |
| |
| Ветер
Автор |
24.02.2015 / 16:29 / Сообщение 10 |
|
Проверенный
Сообщений: 1344
| На пятнадцатые сутки я был выпущен, но из карцера не мог выйти, свалился от слабости и ползком добрался до барака...»
На рисунке: справа—барак, приспособленный белогвардейцами под склад трупов;
слева— караульная будка.
VII. Побег с „Острова смерти".
Попытки к побегу с Мудьюга делались часто, но лишь немногие из них оканчивались удачно.
Летом 1919 года французское командование на Мудьюге сменилось английским, а затем белогвардейским, русским. Положение арестованных стало еще хуже. Тогда сплоченная группа политических заключенных решила действовать. На пятнадцатое сентября было назначено восстание. Часть конвоя была на стороне заключенных.
Ровно в час дня раздался сигнальный выстрел. Работавшие на дворе арестанты бросились на конвой и быстро его обезоружили. Потом побежали к бараку, выдернули засов и закричали:
— Товарищи! Выходите!. Свобода!..
В дверях — давка. Те, кто успел выскочить, побежали ко второму бараку, чтобы открыть и его. Но оттуда их встретили залпом. Надзор стал обстреливать бараки и двор. Многие упали. В рядах восставших началась сумятица. Люди заметались по двору и, скрываясь от пуль, бросились в рассыпную. Некоторые в ужасе бежали обратно в барак и забивались под нары. Другие прятались на дворе за стены, за куб для воды, залезали в ямы. Те, кто не потерялись, лезли через проволочные заграждения или руками подкапывались под них. Колючая проволока рвала тело. Сумевшие перелезть бежали к лесу.
Кто-то крикнул:
— В лесу патруль!
Сибирские экспедиции
|
| |
| |
| Ветер
Автор |
24.02.2015 / 16:30 / Сообщение 11 |
|
Проверенный
Сообщений: 1344
| Тогда в панике многие метнулись обратно к тюрьме.
Тов. Стрелков, один из организаторов побега, уже добежал до леса, когда заметил, что бежать удалось лишь немногим. Не задумываясь, он бросился обратно, снова перелез через проволоку и, вбежав в барак, стал подбодрять тех, кто попрятался в нем. Ему удалось вывести с собой большую партию заключенных.
За лесом, на берегу Сухого Моря, к счастью, оказались лодки крестьян, приехавших на остров косить. Переполненные беглецами, они отчаливали одна за другой. Впопыхах многие не попали в лодки и бросились вброд. Шел прилив, и те, кого не успели подобрать, погибли в море...
Перебравшиеся на материк разделились на две группы. Одни пошли на Пинегу, другие — на Архангельск. До Архангельска было значительно ближе, зато дорога была опасней.
Группа, направлявшаяся на Пи-негу, шла тайгой больше пятнадцати суток. Питались лишь ягодами и грибами. По дороге попадались топи протяжением в несколько десятков километров. Их приходилось переползать на животе. Было несколько встреч с разведками белых. Много раз беглецы подвергались обстрелу и тогда, разбежавшись по лесу, сутками лежали под густыми елями; никто не знал: ушли его товарищи дальше или так же, как он, лежат где-нибудь в лесу.
На четвертые сутки один из группы, раненый при бегстве в ногу, стал чувствовать себя плохо. Чтобы дать отдых больному, в этот день группа рано остановилась. Но наутро оказалось, что отдых раненому не помог. Нога его почернела, распухла и не двигалась. Пришлось устроить носилки и поочередно нести больного.
Итти было тяжело. Измученные беглецы шатались под тяжестью ноши и еле пробирались сквозь густую чащу. Местами приходилось прыгать с кочки на кочку, носилки качались, ударялись о деревья, зацеплялись за ветки. Раненый громко стонал.
— Товарищи! — умолял он. — Не мучьте себя и меня. Нет сил терпеть! Оставьте меня, положите на землю... Дайте спокойно умереть!
Скоро все выбились из сил, и больного пришлось оставить в лесу. Устроили ему шалаш, нарубили дров, оставили спичек, топор, насбирали грибов. Жуткое было прощанье с остающимся. Все знали, что больше никогда не увидят его. Он же радовался тому, что больше не тяготит товарищей, и желал им счастливого пути...
Сибирские экспедиции
|
| |
| |
| Ветер
Автор |
24.02.2015 / 16:30 / Сообщение 12 |
|
Проверенный
Сообщений: 1344
| VIII. У белого маяка.
После побега отряды солдат долго обшаривали остров. Никого из бежавших не нашли. Но так как наказать кого-нибудь было необходимо, отобрали наобум из оставшихся заключенных тринадцать человек и предали их военно-полевому суду. Суд продолжался полчаса. Приговор его был — расстрел...
Осужденных поместили в «камеру смертников» — маленькую караулку на краю двора. К караулке приставили усиленную охрану. Офицеры долго выбирали место казни. Наконец выбрали: у белого маяка, к северу от тюрьмы.
На следующий день все солдаты были вызваны к тюрьме в полном боевом снаряжении, с пулеметами. Осужденных поставили у маяка на береговой отмели. Перед ними в три цепи выстроили солдат. Передняя цепь состояла из наименее надежных. На нее держала прицел винтовок вторая цепь — более надежная. А в стороне, где находилось командование, было поставлено несколько пулеметов дулами на солдат. Расстреливала первая цепь. Остальные солдаты присутствовали для безопасности...
Недели через две после побега тюрьма была переведена на Мурманский берег, на полуостров Иоканьгу. Оттуда бежать было некуда: кругом голые скалы, тундра, болота на сотни километров. Там в темных зловонных землянках, во мраке полярной ночи, в условиях еще худших, чем были на Мудьюге, заключенных уничтожали медленным, мучительным измором. Но всех уничтожить не успели: Север снова стал красным. И когда пали тюремные засовы, иные арестанты не могли выдержать радости и умирали со словами:
— Наконец-то дождались!..
Поднявшийся ветер нагоняет на море темно-серую муть. Низкие изорванные облака заволакивают небо. На Мудьюге крутится песок, хлестким вихрем несется в глубь острова, наметает бугры, засыпает траву, лес. Ветрометр на станции показывает шторм. Наш пароход торопится уйти в Двину.
Снова идем Маймаксой. Снова вереницей стоят у берегов громоздкие лесовозы. У нас на пароходе опять три музыки: два оркестра и хор. Когда проходим мимо норвежского лесовоза, два матроса в голубых фуфайках обхватывают друг друга и танцуют фокстрот. На этот раз под «Молодую гвардию».
Сибирские экспедиции
|
| |
| |
