|
Эпические сказания
|
|
| Сергей-Колотов
Автор |
14.11.2011 / 09:13 / Сообщение 16 |
|
Сообщений: 6473
| Не в силах вечного попрать,
Каан домой направил рать,
Погнал народ к своим горам,
Алтайский скот к своим лугам.
Он правит тучами скота
Ударом тяжкого кнута,
И на коне темно-гнедом,
Держась в седле с большим трудом,
Маадай-Кара, старик седой,
Другою едет стороной,—
К земле врага с земли родной
Скот разномастный гонит свой.
«Злодей, Алтай ты разорил,
Разрушил каменный аил,
Меня ты сделал пастухом!
Но смелым будешь ли потом?
Алып нагрянет молодой —
Уронишь на рукав башку.
Сыночек возмужает мой —
И конь твой рухнет на скаку!»
Осталось старому ему,
В седле качаясь, горевать,
Свои отары гнать во тьму,
С врагом проклятым кочевать.
Так треть пути прошли. И вот
У ядовитых желтых вод
Вдруг вырвалась из табуна
Кобыла серая одна —
Четвероуха и быстра,
Вся шерсть ее из серебра,—
Живой, стремительной стрелой
Помчалась из неволи злой.
И устремила быстрый бег
На берега алтайских рек.
Кровавоглазый возмущен,
Закаркал он, как сто ворон,
Зубами зло заскрежетал,
Как сто сорок застрекотал.
Сминая пышную траву,
Погнал коня Кара-Кула,
И натянул он тетиву,
Но не попала в цель стрела.
Каан быстрее поскакал,
Коня, озлобясь, погонял,
Стегал, как сроду не стегал,
И пену тяжкую ронял
Во весь опор летящий конь,
И, наклонясь к нему щекой,
Кричал, как зверь, Кара-Кула,
Но легкой рысью ровно шла
Кобыла серая вдали
На грани неба и земли.
Не мог каан ее догнать,
Не мог копьем ее достать,—
То рядом выбежит она,
То вдруг исчезнет, как луна,
Неуловима, словно свет.
Глаза в ее уперши след,
Каан — погоней разогрет —
Семь раз объехал вкруг земли,
А кобылица все вдали.
Погоней долгой изнурен,
Грозит кобыле серой он:
«Постой, сейчас умеришь спесь!
Семь рубежей на свете есть,
Неодолимых семь преград.
Придется повернуть назад...
Быстра, как дума, ты, но все ж
Преграды первой не пройдешь!
Навеки остановишь бег.
За устьем девяноста рек,
Где с морем слился Тойбодым28
Укрыты временем седым —
Два одинаковых кита
Раскрыли два огромных рта.
Киты поддерживают мир.
Я им устрою сытный пир.
Вернись, негодница, назад!
Киты живьем тебя съедят!
А не сумеют погубить —
То лучше мне — собой не быть!»
Хребты восьмидесяти гор
И русла девяноста рек
Перелетев во весь опор,
Кобыла задержала бег.
В степи, что как туман бела,
В степи, в серебряной стране,
Четвероухая легла,
Кататься стала на спине.
Вскочила — ветер ледяной
Подул, валежник вороша,
Встряхнулась — налетел мороз,
Деревья крепкие круша.
Замерзло все — зима люта,
С вершин потек багряный дым,
Два одинаковых кита
Продрогли в море Тойбодым.
Большие головы сложив
Один другому на хвосты,
Глаза огромные смежив,
Уснули страшные киты.
Кобыла мимо них прошла.
И отогрелась, ожила
Земля от холода и сна,
Взошла весенняя луна,
И зашумел листвою лес,
И солнце глянуло с небес.
Проснулись страшные киты,
Зевают, раскрывая рты,
И видят: к ним из дальних стран
Летит Кара-Кула каан.
Одной полой закрывши свет,
Закрывши тьму другой полой,
Спешит, ища кобылки след,
Кричит, разгневанный и злой:
«Ну что, чудовища мои,
Ну что, воители мои,
Скорее дайте мне ответ —
Кобылу съели или нет?»
В ответ заспорили киты,
Кричат один другому: «Ты!» —
«Нет, ты проспал и проглядел!»
Как дым, каан от злости — бел,
От гнева, как огонь — багров,
Назвал безмозглыми китов.
По голове и по глазам
Ударил серого коня,
По убегающим следам —
Мрачнея дыма, злей огня —
Помчался он еще быстрей,
Поклялся он еще страшней:
«Прошла одну преграду, что ж
Постой, другую не пройдешь!
Вовек не дам тебе пути
В края алтайские найти!
Я загоню тебя туда,
Где степь сверкает, как слюда.
Там, под железною горой,
Стоит бескорый тополь мой.
Два змея желтые лежат
Вокруг железного ствола,
Они дорогу сторожат,
Что в край Алтайский пролегла.
И каждый мой бессонный змей
Бессчетно проглотил коней.
Настала очередь твоя.
А не проглотят — я не я!»
Администратор сайта http://ligis.ru
|
   |
| |
| Сергей-Колотов
Автор |
14.11.2011 / 09:14 / Сообщение 17 |
|
Сообщений: 6473
| Хребты восьмидесяти гор,
Разливы девяноста рек
Перелетев во весь опор,
Кобыла задержала бег.
В степи, что хлопково-бела,
В лунно-серебряной стране,
Золотогривая легла
И повалялась на спине.
Вскочила, фыркнула она,
На степь упала темнота,
И раскаленный докрасна
Тут выпал камень изо рта.
Затряс косматой головой
Мороз — жесток, колюч и зол,
Железный тополь вековой
С громовым треском расколол.
Шагнул мороз — простор степей
Под ним растрескался, как лед,
И вот — один к другому змей
От холода теснее льнет.
Уснули змеи. Как стрела,
Кобыла мимо них прошла.
И степь цветами расцвела.
А злой каан Кара-Кула
Вперед пустил звериный рык,
К щеке коня щекой приник,
Летит, рассерженно крича,
Тяжелой шубою стуча:
«Ээй, ээй, друзья мои,
Сыны прожорливой змеи,
Скорее дайте мне ответ —
Кобылу съели или нет?»
Два змея, как песок желты,
Шипят один другому: «Ты!» —
«Нет, ты проспал и проглядел!»
Каан от злости почернел,
Погас в глазах каана свет,
Кричит каан кобыле вслед:
«Съешь сыновей своих сердца,
Съешь мясо своего отца —
Прославленного жеребца!
Не отступлюсь я до конца!
Не поверну коня назад!
Есть на Алтае семь преград,
Семь страшных порождений зла,
Ты только два из них прошла.
Я загоню тебя туда,
Где ты погибнешь без следа.
У скал, у черных валунов
Семь кровожадных кабанов
Съедят тебя, а не съедят —
Я поверну коня назад,
Не погонюсь я за тобой,
Пусть мир позор увидит мой!»
Летя как быстрая стрела,
Кобыла встала на бегу,
Сереброшерстная легла
И повалялась на лугу.
Вскочила — закипел туман,
Поникла в темноте тайга,
И пали на покой полян
До брюха лошади снега.
Встряхнулась — и мороз суров
Тяжелой поступью пошел,
Он восемь черных валунов
До основанья расколол.
Кобыла фыркнула — рванул
Жестокий ветер, дикий рев,
И по земле понесся гул
От расколовшихся стволов.
Сбежались в кучу кабаны,
Легли тесней — спина к спине,
Пригрелись, спят, и видят сны,
И сладко хрюкают во сне.
Вмиг кобылица, как стрела,
Преграду новую прошла.
И солнце в шапке золотой
С улыбкой глянуло на мир,
Простор, лучами залитой,
Зазеленел в единый миг.
Кровавоглазый тут как тут.
С руки змеей свисает кнут.
Молчит Кара-Кула, притих,
Устал каан, и конь устал,
Он половину сил своих
В бессонном беге растерял.
От гнева сам не свой каан,
Сказал: «Ээй, вожак-кабан,
Скажи, скорее дай ответ —
Жива кобыла или нет?»
Семь виноватых кабанов
Дерутся, вымещая страх,
Клыками раздирая в кровь
Друг другу шкуры на боках.
Их не ругал, лишь поворчал
Каан, вполголоса бранясь,
Но, не сдержавшись, закричал,
От неудачи распалясь:
«Есть на Алтае семь преград!
Беги, проклятая, назад!
Вот смерть твоя: у гор крутых
Паршивых два верблюда есть,
Живая не минуешь их —
Они любого могут съесть.
Ты свой побег закончишь там.
Мои плешивые друзья
Тебя размажут по камням!
А если нет, то я — не я!»
Кобыла в желтой, как луна,
В степи блестящей, как слюда,
Упала на спину, она
Тут повалялась, как всегда.
И красный закипел туман,
И крепкий затрещал мороз,
Холмов поверхность и полян
Опять растрескалась насквозь.
От холода парша зверей
Так зачесалась, что скорей
Верблюды к дереву бегут,
Свои бока и шеи трут.
Чесались долго, все забыв...
Кобыла легкая, как свет,
Прошла, рубеж перескочив,
И — на земле мороза нет.
Алтай сиянием согрет
Златого солнца и луны.
И вновь от южной стороны
Раздался громкий крик и рев,
От гнева дикого багров,
Кара-Кула на скакуне
Кричит: «Друзья, скажите мне,
Кобылу быструю, как свет,
Вы растоптали или нет?»
Услышав это, у ствола
Разинули верблюды рты.
Их речь бессвязною была:
«Ты прочесался!» — «Ты!» — «Нет, ты!»
«Молчать, безмозглые скоты,
Мешки парши и слепоты! —
Кричит Кара-Кула каан,
Кровавоглазый великан.—
Вернись, проклятая, назад!
Есть на Алтае семь преград!
Ты половину их прошла,
Но не пройдешь исчадий зла —
Двух мерзкопахнущих самцов —
Моих медведей-удальцов.
От тех медведей из гостей
Не возвращаются назад.
В мешок обглоданных костей
Тебя медведи превратят.
А если снова не убьют,
Пускай мне все в глаза плюют!»
Пока кричал Кара-Кула,
Кобыла серая паслась,
Затем на пышный луг легла
И покаталась, повалясь,
Вскочила — затрещал мороз,
Затопал, застучал ногой —
Потрескались стволы берез,
Гул прокатился над тайгой.
Встряхнулась — снег глубокий лег,
Метельная взметнулась мгла,
Медведей в темноту берлог
Зима лихая загнала.
Пока самцы-медведи спят,
Копыта звонкие стучат —
Кобыла быстрый правит бег.
И вновь растаял лед и снег.
Пришла весенняя пора.
Вот так в страну Маадай-Кара,
Вернулась в отчие края —
Четвероуха и быстра —
Кобыла серая моя.
А злой Кара-Кула каан
Усталый — в голове туман —
Медведей спрашивает он,
А тех еще ломает сон:
«О, славные мои друзья,
Стена последняя моя,
Скорее дайте мне ответ —
Пришла кобыла или нет?»
Медведи спорят: «Ты проспал!»-
«Нет, ты проспал и проглядел!»
Их поносить каан не стал,
В седле устало он сидел.
Конь богатырский отощал.
Кровавоглазый похудел.
Конь в грязной пене и пыли,
А у каана самого
Торчат — сквозь шапку проросли, -
Как щепки, волосы его.
Сквозит коня худой костяк,
Хоть ведра вешай на боках.
Глаза от бега впали так —
В глазнице каждой десять птах
Свободно гнезда вить могли.
Шесть раз объехав вкруг земли,
Каан и конь изнемогли.
В последний раз Кара-Кула
Клянется: «Большинство смогла
Смертельных проскочить преград,
Вернись, проклятая, назад!
Последний мой рубеж таков:
Семь черных духов — семь волков,
И девять воронов, как ночь,—
Они готовы мне помочь.
Тому, кто глаз твой проклюет,
Ста кобылиц глаза отдам.
Тому, кто горло перервет,
В сто кобылиц табун отдам».
Кобыла серая пошла
Владеньями Маадай-Кара,
И вмиг ее укрыла мгла,
Закрыла бурая гора,
Укрыли россыпи камней,
Стоствольный тополь вековой,
И тальники сошлись над ней -
Её закрыли с головой.
Копыт летящих быстрый след
Тут оборвался — был, и нет.
Семь дней искал ее каан
Среди долин, среди полян,
На перепутьях ста дорог,
Но отыскать никак не мог,
И волчьей стае приказал,
И черным птицам наказал,
И сроку дал он им семь дней -
Найти ее, покончить с ней.
Сказали «ладно», понеслись,
За дело черное взялись.
А сам Кара-Кула каан,
Кровавоглазый великан,
В обратный путь коня пустил,
Совсем уже лишившись сил.
Теперь, смертельно утомлен,
Про кобылицу думал он:
«Что ж, не вернулась ты назад,
Так волки-вороны съедят!»
А кобылица вслед ему
Сказала, плюнувши во тьму:
«Уйти я от тебя смогла,
Позор тебе Кара-Кула!
Увел народ, но погоди —
Увидишь горе впереди!
Из шкур семи твоих волков
Тут шубу теплую сошьют,
Из перьев воронов твоих
Подушку толстую набьют!»
Кобылка после слов таких
Исчезла в зарослях густых...
Коня не гонит своего
Каан, измученный, в пыли.
Густые волосы его
Кустом сквозь шапку проросли.
Качаясь на худом коне,
Заметил он издалека
На полпути к свой стране
Большого черного быка,
За ним телегу в серебре,
В ней восседает на ковре
Кара-Таади, его жена,
Что вороньем окружена.
Она ждала четыре дня,
Дождавшись, счастлива была,
И мужа, и его коня
Домой в телеге привезла.
Приехавши к себе домой,
Каан кровавый справил той:
Людскую кровь Кара-Кула
Процеженную в глотку лил,
Кровь конскую, исчадье зла,
Остуженную, жадно пил.
Куски отменных кобылиц
Стоят в корытах перед ним,
Хвосты и мясо валухов
Лежат горами перед ним.
Средь окровавленных полян,
Среди обглоданных костей —
Всепожирающий каан,
Всепоглощающий злодей,
Сосущий сало без ножа,
Без плетки ездящий каан,
Теперь, насытившись, лежал
От человечьей крови пьян.
Бездонного, как пропасть, рта
Зияла черная дыра.
Он половину съел скота
Из табунов Маадай-Кара.
В два раза толще стал злодей
Из сала щек не видно глаз,
И конь на родине своей
Теперь жирнее в десять раз.
В тюрьму железную увел
Каан захваченный народ,
И за железный частокол
Загнал алтайский белый скот.
Алтайских шестьдесят племен
Невольниками сделал он.
Свободных семьдесят племен
Поставил на колени он.
Маадай-Кара, устал и стар,—
Его рабом отныне стал...
Администратор сайта http://ligis.ru
|
| |
| |
| Сергей-Колотов
Автор |
14.11.2011 / 09:14 / Сообщение 18 |
|
Сообщений: 6473
| Придя в алтайские края,
Из заповедного ручья
Воды кобыла напилась
И обернулась в тот же час
Коровой синей молодой
С четырехрогой головой.
Затем пошла она туда,
Где, как и в прежние года,
Шумит над бегом синих рек
Несокрушимый Бай-Терек,
Стоствольный тополь родовой,
Злато-серебряной листвой.
Здесь, у железного ствола,
Мычать корова начала.
Мычит корова и ревет.
Казалось, пуст Алтай, но вот -
С вершины — как туман бела,
Старуха древняя сошла.
Одежда женщины бедна,
И сразу видно, что она —
Стара, устала, голодна —
На весь Алтай теперь одна
Перемогается, живет.
Себя — хозяйкою зовет
Земли опустошенной всей,
Безлюдной родины своей...
Администратор сайта http://ligis.ru
|
| |
| |
| Сергей-Колотов
Автор |
14.11.2011 / 09:15 / Сообщение 19 |
|
Сообщений: 6473
| Корове голову, глаза,
Лаская, гладила она,
И за слезой текла слеза:
«Теперь, наверно, ты одна
Осталась от всего скота.
Долина пышная пуста...»
Пока печально речь текла,
Корова синяя пошла
К нависшей над лужком скале,
А там в затишке и тепле
И отелилась, принесла
Четвероухого бычка,
Четырехрогого сынка...
У пяток голубой горы,
Шалаш построив из коры,
Старуха стала тихо жить,
Корову синюю доить,
Присматривая за бычком,
Парным питаясь молочком.
Но одиноко дни текли
Средь обезлюдевшей земли.
И каждый день, судьбу кляня,
Ворчала горестно она:
«Я одинока и стара...
На всей земле Маадай-Кара
Среди долин, в лесной глуши
Неужто нету не души?
Корова синяя моя
На все алтайские края
Одна осталась от коров?..»
Вдруг раздается громкий рев.
И в ухо правое ее
Влетел далекий этот крик,
И в левом ухе у нее
Он отозвался в тот же миг.
«Эй, эй,— старуха говорит,—
Пойду взгляну — кто там кричит?»
На медный посох оперлась,
На черный гребень поднялась.
«Не птица ль злая тут кричит,
Меня пугая среди дня?
Тут не младенец ли кричит
И кличет жалобно меня?»
Семь дней шагала по горам,
Шесть дней искала тут и там,
И видит: в люльке меж берез
Лежит малыш, промок от слез.
Свой сок береза отдала,
И трубочка из тростника
От рта младенца отошла.
Висит над люлькою кишка,
Еще полно в ней молока,
Да соска каменно-тверда.
Вот, получается, беда:
Ребенок восемь дней не ел,
Младенец восемь дней молчал,
Пить захотевший — заревел,
Есть захотевший — закричал.
Старушка счастлива была,
К младенцу быстро подошла,
И, отвернувшись от него,
Всплакнула горестно она,
Взглянув на мальчика того,
Смеясь, промолвила она:
«О, глаз моих огонь живой,
О, разум старческой души,
Единственный, прекрасный мой,
Мой ненаглядный, погоди,
Настанет, мальчик мой, пора:
Кормить родную будешь мать,
И твой отец Маадай-Кара
Тебя сыночком будет звать...»
Тут люльку вместе с малышом
Рукою правой ухватив,
Кишку большую с молоком
На левый локоть накрутив,
С вершины старая пошла.
На склоны вдруг упала мгла,
И дождь обрушился, подул
Свирепый ветер. Громкий гул
Тут покатился по горам.
Скользя на склоне по камням,
Качнулась старая без сил,
И ветер злой ее свалил.
И покатилась вниз она,
Жестоким ветром снесена.
Летит, в глазах то тьма, то свет,
То помнит все она, то нет.
И до подножия семь дней
Она катилась меж камней,
Очнулась — помутился свет,
Ребенка нет, и люльки нет.
Вскричала горестно она,
Седой качая головой:
«Зачем осталась я жива,
Когда пропал сыночек мой?»
«О чем горюете вы тут?
Кого вы потеряли тут?» —
Донесся до старушки смех.
Глядит она: прекрасней всех
Пред ней целехонек стоял
Двухлетний мальчик дорогой,
Злато-серебряный сиял.
Он камень левою рукой
Девятигранный крепко сжал,
И камень правою рукой
Тяжелый черный он держал.
Пеленок нет, подстилок нет,
Одетый в легкий лунный свет,
Прекрасный мальчик был таким,
Каким рожден — совсем нагим.
Старушка быстро подошла,
Ребенка на руки взяла
И до жилища своего
Старушка донесла его.
И напоила молоком,
И накормила творожком.
Однажды мальчик ей сказал,
На вечный тополь показал:
«Какие птицы тут и там,
На Бай-Тереке дорогом
Затеяв безобразный гам,
Пера насыпали кругом,
Замусорили все вокруг?
Скорее сделайте мне лук
И стрелы, старая моя,
Их всех перестреляю я!»
«Придет, придет его пора,—
Старушка думает,— он смел».
И лук согнула из ребра,
И камышовых тонких стрел
Охапку принесла ему,
Сынку-ребенку своему.
Мальчишка — вниз летящих птиц
Не допускает до ветвей.
Двухлетний — вверх летящих птиц
Не допускает до небес.—
И славный тополь родовой
Звенит свободною листвой.
Старуха, глядя в костерок,
Сидит и тихо говорит:
«Чего захочешь, мой сынок,
Того достигнешь,— говорит,—
За кем погонишься, сынок,
Того поймаешь,— говорит,—
Клыкастый конь — исчадье зла —
Забудет вкус алтайских трав,
Злодей каан Кара-Кула
Башку положит на рукав».
Администратор сайта http://ligis.ru
|
| |
| |
| Сергей-Колотов
Автор |
14.11.2011 / 09:16 / Сообщение 20 |
|
Сообщений: 6473
| Сказала так, но из того
Не понял мальчик ничего.
Взошел сынок на косогор,
На косогоре Бодюты29,
Где были травы с давних пор
Неувядаемы, густы,—
Зайчишек семьдесят косых
Паслись. Прицелился сынок,
Убил одной стрелою их,
К ногам старушки приволок.
Та говорит — восхищена:
«Твоя зайчатина жирна!»
Весь день сидела у костра,
Всю ночь варила до утра,
Кормила мозгом из костей,
Кормила почками его,
И съел мальчишка за семь дней
Зайчишек всех до одного.
И вновь взошел на косогор.
На косогоре Кодюты,
Где были травы с давних пор
Неувядаемы, густы,—
Там девяносто маралух
Паслись. Прицелился сынок,
Согнул неторопливо лук,
Стрелой свалил оленей с ног,
Связал, к аилу приволок.
Старушка вновь поражена,
Добычу приняла она,
От счастья замирает дух:
«Прекрасно мясо маралух!»
Весь день сидела у костра,
Всю ночь варила до утра,
Кормила мозгом из костей,
Печенкой свежею, парной,
И мальчуган за девять дней
Всех маралух съел до одной...
Прошло немного, много ль дней,
Поникли разом небеса,
И донеслись — беды страшней
Из поднебесья голоса.
В лесах восточной стороны
Завыли волки, сея страх.
И девять воронов, черны,
Заклекотали в небесах.
Там семь волков провыли зло,
И вой их ветром донесло:
«Тут поселившихся — съедим.
Расшевелившихся — съедим,
Закончив славные дела,
Пойдем в страну Кара-Кула,
В страну каана побежим
Просить обещанного им:
Кровавоглазый будет рад,
За все отплатит во сто крат:
Корову синюю съедим —
Табун кобыл нам даст каан,
Теленка синего съедим —
Сто жеребцов нам даст каан,
Старуху дряхлую съедим —
Сто молодух нам даст каан,
Мальчишку слабого съедим —
Сто мужиков нам даст каан».
Летели волчьи голоса,
Качали вечные леса.
А вороны кричали зло,
Летя, как тьма, к крылу крыло:
«Здесь поселившихся — убьем,
До мозга череп проклюем.
В страну каана полетим
Просить обещанного им.
Нальет нам крови полный чан,
Озера слез нальет каан...»
Услышав страшного зверья —
Семи волков и воронья —
Слова, исполненные зла,
Старушка сразу поняла,
Что не спастись теперь от них -
От духов черных, горных, злых.
«Коль есть нечистые хотят —
Мою корову пусть съедят»,—
Со страхом думала она.
И вот упала ночь темна,
Открылись звездные миры.
Сыночка-мальчика она
Укрыла в юрте из коры,
Легла-заснула рядом с ним —
Злато-серебряным своим.
Порою той корова, чья
Четырехрога голова,
Услышав клекот-вой зверья.
Такие молвила слова:
«Коль эти звери голодны,
Старуху загрызут они.
Коль эти птицы голодны,
Мальчишку заклюют они».
И от напасти этой злой
С теленком скрылась под скалой.
Непромахнувшийся стрелок —
Злато-серебряный сынок
Проснулся в полночь и ползком
Из юрты выскользнул тайком.
Встал на поляне в полный рост,
На небо летнее глядит,
И ровно десять тысяч звезд
Там, получается30, горит.
«Пойду-ка в дикий бурелом,
Покрывший семьдесят логов,
На дне ложбины, за бугром,
Не подождать ли мне волков?
Что будет, если подождать?» —
Промолвил он и взял опять
Свой лук и тонкую стрелу
И тихо двинулся во мглу.
Сквозь чащу проскользнул малыш,
Бесшумно тропка пролегла,—
Шагов его — лесная мышь
И та услышать не смогла.
Малыш прошел сквозь бурелом,
Походка так легка была,—
Лисица с огненным хвостом
И та заметить не смогла.
Кустарник острый и густой,
Где заяц пробежать не мог,
Прошел мальчишка золотой
И не поранил легких ног.
Прошел все заросли сынок
И спрятался за бугорок.
Чем ближе утро — ночь темней.
Такая темень, что ушей
Не различишь у скакуна,
На шаг — корова не видна.
Поднявшись с места своего,
Он присмотрелся — никого.
Послушал чутко — тишина.
Пуста ложбина и темна.
Травы надергал, подстелил,
Мха в изголовье положил.
Тут осторожный мальчик лег,
Но глаз своих закрыть не смог.
Он снова посмотрел вокруг
И в темноте заметил вдруг:
Горит невиданный узор —
Рой синих звезд у дальних гор.
Какие звезды — он гадал,
По пальцам звезды сосчитал,
Немногим больше было их,
Чем пальцев на его руках.
«Я от рожденья звезд таких
На полуночных небесах
Не видел что-то никогда...»
Вдруг за горой пошла гора,
И за звездой пошла звезда,—
Гоня дыханием ветра,
То волки стаею к нему
Шагнули, черные, сквозь тьму.
И кости множества коней
У них засохли на губах,
Тела растерзанных людей
У них повисли на зубах.
Как горы черные брели,
Громадной шерстью обросли.
Как стая звезд, они вдали
Глазами темноту прожгли...
Стрелок не дрогнул до тех пор,
Пока к подножью черных гор,
К лодыжкам островерхих скал
Они пришли, тогда сказал:
«Ээй, ударю вас не я,
Я не хочу вам, волки, зла.
Сразит вас не рука моя,
А камышовая стрела».
Лук из ребра легко согнул,
И тетиву он натянул,
Огонь на кончике стрелы
Тут ослепительно сверкнул,
Тут искры брызнули, светлы,
Из пальцев мальчика, и гул
От выстрела потряс Алтай,
Поколебал из края в край.
И задрожало все вокруг,
Гром прокатился по долам —
И костяной сломался лук
С громовым треском пополам.
Как луч летящая стрела
Бока семи волкам прожгла,
Сквозь семь слоев земли прошла,
В недосягаемой дали,
За гранью неба и земли,
В морской залив упав, стрела
В нем воду желтую зажгла.
Взбурлила бешено она,
Вскипела, выкипев до дна.
«О, горе!»— взвыли семь волков
И, сжавши челюсти, легли.
Из развороченных боков
Потоки крови потекли.
И, друг на друга положив
Большие головы, они,
Глаза погасшие смежив,—
Подохли, досчитали дни.
Кровь ядовитая, бурля,
Сожгла цветущие поля.
В долине груды их костей
Упали россыпью камней.
А в посветлевших небесах,
Вселяя ужас, сея страх,
Черна, когтиста и мрачна,
Орава воронов видна.
Клекочет, каркает она.
Грозою вороны летят,
Глазами землю бороздят,
Как ураган дыханье их
И крыльев колыханье их.
Выклевывать глаза коней,
Выклевывать глаза людей
Привыкшие — беды черней,
Несчастья тяжкого лютей,
Сказали вороны: «Ээй!
Лететь нам надо поскорей,
Там волки взвизгнули, поймав
Среди густых алтайских трав
Кобылу серую! Скорей
Опустошим глазницы ей!»
Услышав это, мальчик мой
Пошарил правою рукой,
Но не попалось ничего.
Тогда от камня своего,
Того, с которым был рожден,
Кусок отламывает он.
В руке обломок крепко сжал
И заклинание сказал:
«Убью вас, вороны, не я,
Сразит вас не рука моя,
Не меч, не меткая стрела,
Я не хочу вам, птицы, зла.
Обломок камня сам взлетит
И вас в полете поразит».
Взмахнувши правою рукой,
На дно высоких трех небес
Малыш кидает камень свой,
И раздается громкий треск,
Свист, удаляющийся стон,—
Обломок в синеве исчез,
И покачнулся небосклон.
И духам черным десяти
Летящий камень по пути
Мозги повышиб из голов,
В полете шеи перебил
И сто березовых стволов
До корня кровью окропил.
Подохших воронов тела
Одна долина приняла.
Их головы нашли покой
В долине дрогнувшей другой.
Администратор сайта http://ligis.ru
|
| |
| |
| Сергей-Колотов
Автор |
14.11.2011 / 09:17 / Сообщение 21 |
|
Сообщений: 6473
| Но где же ныне камня след?
Путем длиной в десятки лет
Он долетел до дальних стран,
Где властвует Талбан-каан.
В мгновенье ока камень тот,
Влетев в аил сквозь дымоход,
Свистя, обрушился в котел,
Пробил быка, котел, очаг
И в землю глубоко ушел,
И в той стране, где вечный мрак,
Где злобный властвует Эрлик,
Обломок черный в тот же миг
В морской залив бездонный пал,
Взметнулся ядовитый вал,
Вскипела желтая вода
И выкипела без следа.
Богатыри большой страны
Видением удивлены,
Падением изумлены.
В смущении Талбан-каан
Гадает: из каких же стран
Свистящий камень тот упал,
Какой алып его послал?..
Связавши за ноги волков,
Неубоявшийся стрелок,
За крылья воронов связав,
Непромахнувшийся стрелок
Их из ложбины поволок.
Пока из зарослей тащил,
Рассвет широкий наступил,
Пока за семь долин волок,
Проснулся утренний восток,
Светило выпило туман,
Взойдя из ханства Сарыйман.
Прислушался малыш-кюлюк31 :
Не ветер, воющий вокруг,
Печально, горестно звучит —
Старушка жалобно кричит.
Гуляет эхо по лесам,
Взлетает к синим небесам:
«Сынка, сокровище мое,
Сожрало злобное зверье!
Померкло солнце среди дня.
Убило, старую, меня:
Волками съеденный, погас
Огонь моих усталых глаз.
Нет горя — моего черней,
Печальней — участи моей,
Ох! На моих глазах сынка
Из юрты волки унесли!..»
Так речь ее была горька,
Стенанья жалобно текли.
Так голос горестно летел,
Что, отзываясь, лес стонал.
Тут мальчик весело запел,
На дудке звонко заиграл:
«Из шкур убитого зверья
Доха получится иль нет?
Из черных перьев воронья
Подушка выйдет или нет?»
Ты невредим, родной сынок!» —
Вскричала, выйдя за порог,
Старушка добрая, глядит:
Зверье убитое лежит.
Она качает головой,
Бормочет: «Мальчик золотой...»
Волков она ободрала.
«На доху хватит»,— говорит,
И с воронов перо сняла.
«Подушка выйдет,— говорит.-
Отца, вскормившего тебя,
Обнимешь ты, родимый мой.
И мать, родившую тебя,
Ты привезешь, сынок, домой.
Кровавоглазый великан
Положит на рукав башку,
Конь темно-серый, как туман,
Подохнет, рухнув на скаку».
«Ээй, родная, не пойму,
Рассказываешь ты к чему —
Положит на рукав башку,
Подохнет, рухнув на скаку...
Кровавоглазый — кто таков?
Каких тут пуговица слов?
Конь темно-серый — кто таков?
Скажи, каких тут угол слов32?
Скажи, ответь мне наконец:
Кто мать моя, кто мой отец?
Бродягой жить мне, без коня —
Такая доля у меня?»
«Все расскажу, пришла пора.
Родитель твой — Маадай-Кара,
Мать у тебя — Алтын-Тарга.
Они в неволе у врага.
Ээй, ээй, родной сынок,
В стране, к которой путь далек,
Сидит Кара-Кула каан —
Властитель всех подлунных стран.
Алтайских семьдесят племен
Поработил, проклятый, он,
Свободных шестьдесят племен
Невольниками сделал он.
Нечистый — полной чашей пьет
Своих рабов кровавый пот.
И темно-серый конь под ним
Не устрашится бурных вод.
Кара-Кула непобедим.
Неисчислим его народ.
Спокойно жил родной Алтай,
Покуда молод был Маадай,
Но только старость подошла,
Большая грянула беда:
Угнал алтайские стада
Злодей, разграбил все дотла.
Хлеща тяжелой плетью скот
И пикою гоня народ,
Заставил кочевать к себе.
И покорились все судьбе.
За свой народ и за отца
Ты должен биться до конца!
Такая выпала судьба.
И будет славный у тебя
От духа вод рожденный конь,
Тебе не раз поможет он,
Ты сам — от духа гор рожден,
Среди алыпов всех племен
Прославишь родину свою
И имя доброе в бою —
Могучий Когюдей-Мерген!»
От этих слов вскочив с колен,
Стал мальчик взад-вперед шагать,
Ладонь ладонью потирать.
«Отцу, вскормившему меня,
Погладить бороду хочу!
И к матери, быстрей огня,
Сейчас стрелою полечу!
Развею по ветру беду!
Где конь, седло и стремена?
Каана подлого найду,
Где черная его страна?
Не скажут люди «струсил он»,
Пусть лучше «сгинул» говорят.
Не проворчат «не ездил он»,
Пусть лучше «ездил» говорят.
Живущих вечно — нет коней,
Бессмертных нет богатырей,—
Найду я силу, чтоб смогла
Перебороть Кара-Кула!
Разрушу стойбище его,
Убью каана самого!»
Послушав храброго сынка,
Старушка молвила: «Пока
Слабы, малыш, твои хрящи,
Напрасно смерти не ищи.
Густая кровь Кара-Кула
Еще на землю не текла,
Душа за долгие года
Не прерывалась никогда.
И неприступен вражий стан,
И непреклонен злой каан.
Ты сам подумай-посуди:
Его жена Кара-Таади —
Любимая Эрлика дочь —
Колдунья, черная, как ночь,-
Провидит, злобная, она,
Кому погибель суждена.
Стой-подожди, не торопись,
Своей ты силы не достиг,
Душой и телом укрепись,
Рассудком укроти язык.
Идя войной на силы зла,
С умом свершай свои дела.
Подумав, в трудный путь пойдешь
Дорогу верную найдешь.
Запомни: и под силачом
Земля бывает скользким льдом.
Коварен волк, хитер и смел,
А набредет на самострел.
Будь терпелив, родной сынок,
Пойми: всему приходит срок.
Не норови каана скот
Набегом-силой захватить,
А думай, как родной народ
В края Алтая возвратить.
Каана не спеши убить,
Оставить пепел от дворца,
Реши, как мать освободить,
Как на Алтай вернуть отца.
Коль море встретится — плыви.
Коль пропасти — перелети.
Нужна сноровка — прояви.
Нет выхода — найди пути.
Будь справедлив в борьбе со злом
И утверждай в бою добро.
Громадину Сюмер-Улом33
Тогда поднимешь, как перо».
Сыночка славного она
Так наставляла дотемна.
Ребенку милому она
Так говорила до утра:
«Великого Маадай-Кара,
Внимай, единственный сынок.
Путь будет труден и далек.
Хребты семидесяти гор,
Мой мальчик, будут высоки.
И воды девяноста рек,
Сыночек, будут глубоки.
Конь сытый станет уставать,
Но ты вперед ступай, сынок,
Могучий, станешь уставать,—
Назад не отступай, сынок...»
За днями дни спокойно шли.
Ждала старушка. Наконец
Откуда-то из-под земли
Телегу вывез жеребец.
Старушка быстро подошла,
Кошму с повозки убрала,
На ней, как лунная гора,
В сплошном сиянье серебра
Одежда новая лежит,
Оружье мощное блестит.
Тут принялась старушка-мать
Одежды парню подавать,
И впору было все ему,
Сынку-алыпу моему:
Богато-крепкие штаны
С застежками светлей луны,
Рубаха, что белее дня,
С застежками светлей огня,
И шапка с лунною звездой,
С узорной вязью золотой,
Не велики и не тяжки,
Подбиты златом сапоги,
И пояс медно-золотой
С горящей солнечной звездой,
Не велика и не мала —
Как раз — доха ему была.
Администратор сайта http://ligis.ru
|
| |
| |
| Сергей-Колотов
Автор |
14.11.2011 / 09:18 / Сообщение 22 |
|
Сообщений: 6473
| Затем взялась старушка-мать
Оружье парню подавать,
И оказалось, что опять
По силам было все ему,
Сынку-алыпу моему:
Непритупляющийся меч
Не тяготил могучих плеч,
И пика, огненно-светла,
По силам юноше была,
Железный богатырский лук
Не отягчил могучих рук,
В саадаке 34 каждая стрела
Сподручна юноше была.
Старушка добрая взяла,
Сынку-алыпу подала
Две рукавицы боевых,
Чтоб шеи вражеские мять,
Две рукавицы золотых,
Чтоб сухожилья вражьи рвать.
Могучий молодой каан
Взял и засунул их в карман.
«Взгляни в алтайские края,—
Сказала старая моя,—
Оой, оой, смотри туда,
Где гор кончается гряда,
Оой, оой, смотри, сынок,
В истоки десяти дорог».
И Когюдей-Мерген взглянул
Туда, откуда несся гул,
Откуда доносился гром,—
Отмечен солнечным тавром,
И лунным отличен тавром,
Пасется темно-сивый конь,
Прекрасный белогривый конь,
Чьи уши небо бороздят,
Чьи очи звездами горят,
Светлы, как месяц золотой,
Из-под ступающих копыт
Земля до облака летит.
Пушистой гривою густой
Укрыты валуны колен,
Хвост — ниже щеток, золотой,
А грудь — мощнее горных стен.
Красив на диво, был такой
Конь белогривый, быстрый конь.
Он лют в бою, в дороге — скор,
Не изнурится никогда,
Он сотни рек и сотни гор
Преодолеет без труда.
Красив и чуток, плотен, сыт —
Как нарисованный стоит.
Администратор сайта http://ligis.ru
|
| |
| |
| Сергей-Колотов
Автор |
14.11.2011 / 09:18 / Сообщение 23 |
|
Сообщений: 6473
| Потник на нем белей, чем луг,
Который снегом занесло,
И держат шестьдесят подпруг
Златое крепкое седло.
Крепки нагрудник и узда,
Прослужат долгие года.
Не лопнут шестьдесят подпруг
При спуске в нижнюю страну,
Подпруги не порвутся вдруг
При взлете в верхнюю страну,
Нагрудник — кольцами увит,
Златыми бляхами гремит.
Плеть с рукоятью золотой
Заткнута за луку была,
Аркан, свернувшийся змеей,
Привязан сзади у седла.
Двух кольчатых железных пут
Висели сочлененья тут.
«Конь из коней»,— алып сказал,
Погладив конские глаза.
Поверх одежды дорогой
Надел он крепкий панцирь свой,
И сотни пуговиц на нем
Сверкнули солнечным огнем.
И сто березовых жердей
Он привязал к спине своей.
Песка речного сто мешков
Навьючил на коня с боков.
На темно-сивого вскочил,
Уселся между лук седла,
Поводья крепко ухватил,
Слегка подергал удила.
Ногами встал на стремена —
И затуманилась луна.
Хотел он повернуть коня —
Померкло вмиг сиянье дня.
Конь драгоценно-золотой
Как будто вкопанный стоит,
Мотает гривою густой,
Глазами карими косит.
«Попробуй сядь — торбок 35 и тот
Вовсю брыкается, ревет.
А темно-сивый — что за конь,
Неповоротливый такой?»—
Так Когюдей-Мерген ворчит.
Конь темно-сивый говорит:
«Любая девушка, садясь,
Коня со свистом плеткой бьет.
Таких алыпов отродясь
Я не видал. Чего он ждет?»
Стал лик алыпа злей огня.
И белогривого коня
Он плетью вытянул своей,
Гоня его в простор степей.
Как жеребенок, конь заржал,
Как стригунок он завизжал,
Брыкался, дыбился — и вот
Стрелою полетел вперед.
По желтым выжженным степям
Скакать пустился ярый конь,
По голым каменным полям
Семь дней крутился быстрый конь.
За ним в густой пыли исчез
Незамутимый свод небес.
И Когюдей-Мерген в седле
Летит, мотаясь в пыльной мгле,
То помнит он себя, то нет,
То видит свет, то меркнет свет.
Летит, на бешеном скаку
Рукой хватаясь за луку.
Шесть дней он объезжал коня,
Все бился белогривый конь,
Но к вечеру седьмого дня
Смирился темно-сивый конь.
Всю степь копытами изрыл,
Равнину всю избороздил.
Придя в себя, седок-кюлюк
Увидел, глянувши вокруг:
Из ста березовых жердей —
Одна осталась за спиной.
Отныне каждый из людей
Так носит лук с колчаном свой.
Осталась под воротником
Из сотни пуговиц — одна.
На шубе каждой с этих пор
Одна застежка быть должна.
Песок рассыпался речной,
Один мешок остался цел,
Знак — чтобы человек любой
В пути всегда талкан 36 имел.
И, восклицая «конь так конь!»-
Алып был сильно удивлен,
И, восклицая «муж так муж!» —
Конь драгоценный восхищен.
«Мы расстоянье в год пути
Проедем за день,— говорят,—
Кровавоглазого найти
Теперь нам надо,— говорят,—
Ограду черную открыть,
Скот на свободу отпустить.
Тюрьму железную разбить,
Родной народ освободить».
К старушке доброй поскорей
Поехал Когюдей-Мерген,
Старушке ласковой своей
Он поклонился до колен.
«Хозяйка добрая моя,
Спасли-вскормили вы меня,
Вооружили вы меня,
И драгоценного коня
Вы снарядили для меня.
Живущих вечно нет коней —
Обнять хочу родную мать.
Живущих вечно нет людей —
Поеду я отца обнять».
Почтенная взялась опять
Сынка-алыпа наставлять:
«Свои края — родной Алтай,
Дитя мое, не забывай.
Стремнины рек, степей простор
Твоя отчизна,— говорит,—
Семь недоступно-вечных гор —
Твоя опора,— говорит.—
Жизнь проведи с мечом в седле,
Громя заклятого врага,
Но возвратись к родной земле,
К теплу родного очага.
Коль встретишь ты людей седых,
Почтенными их называй.
Людей увидишь молодых,
Здороваться не забывай.
Не будь как волк — угрюм и зол,
На волка ставят самострел.
Глядишь — он сам стрелу нашел,
А вроде был хитер и смел.
Могучим не кичись плечом,
Не лезь бездумно напролом.
Запомни: и под силачом
Земля бывает скользким льдом.
Стрелу напрасно не пускай,
Знай: время выстрелить придет.
Слова на ветер не бросай,
Знай: время высказать придет.
Коль есть стрела, чтобы стрелять,
Стреляй, прицелившись, сынок.
Коль есть слова, чтобы сказать,
Скажи, подумавши, сынок.
Свершив дела, спеши домой,
В края алтайские вернись...
Ну, а теперь, родимый мой,
Назад, мой мальчик, оглянись».
И Когюдей-Мерген назад
Свой соколиный бросил взгляд.
А повернулся он опять —
Стоит аил, тепла зола,
Нигде старушки не видать,
Исчезла, точно не была.
Снимает шапку Когюдей —
И всем сплетениям корней,
Горам, что времени мощней,
И рекам, что небес синей,
Земле, что матери родней,
Отчизне дорогой своей,
Раскрыв свои ладони, он
Тут положил земной поклон...
Администратор сайта http://ligis.ru
|
| |
| |
| Сергей-Колотов
Автор |
14.11.2011 / 09:21 / Сообщение 24 |
|
Сообщений: 6473
| ПЕСНЬ ВТОРАЯ
Батыр, решителен и смел,
В седло богатое взлетел.
И черное, как ночь, копье
Собой закрыло лунный лик,
А бронзовое острие
Затмило блеском солнца лик.
Могучий темно-сивый конь
Над пышною травой спешит,
Прекрасный белогривый конь
Под буйною листвой летит.
В долинах след его копыт
Цветами белыми покрыт,
На склонах след его копыт
Цветами синими увит.
Как свет мгновений, он сверкнет
И на реке плеснет волна,
Стрелою быстрою мелькнет —
И дрогнет горная стена.
Танцуя, темно-сивый конь
Подобно молнии летит.
Сияя, легкий, как огонь,
Батыр в седле своем сидит.
Его златоподобный лик
Луны полуночной светлей.
Его среброподобный лик
Дневного серебра ясней.
Мрак чернобархатных бровей,
Лицо — маральника красней.
Он оставляет за спиной
Свои края — Алтай родной.
Коня дыханье — белый пар —
В долины пышные течет.
Лицо воителя — пожар —
Затмило синий небосвод.
От стука четырех копыт
Четырехкратный гром летит.
А голос всадника силен,
Подобен крику трех племен.
Взлетают валуны колен —
Скакун без выстойки идет.
Веселый Когюдей-Мерген
В седле играет и поет.
Протяжно богатырь запел,
На дудке заиграл своей,
И лес листвою зашумел
Густых бесчисленных ветвей.
Запел протяжно, звонко он,
На дудке громко заиграл,
И тут же каменистый склон
Цветами жарко запылал.
Он летней ночью начал петь,
Он зимним днем закончил петь.
Луну заставил он играть
На лбу прекрасного коня.
Заставил солнышко плясать
На крупе славного коня.
Минуя горы и тайгу,
О лете по воротнику
Он узнавал, алый родной,
А зиму чувствовал спиной.
По землям сорока племен,
В дуду играя, проскакал..
И земли тридцати племен
В глуби Алтая миновал.
О нем кезеров шестьдесят
На всем Алтае говорят,
О нем каанов пятьдесят,
Кто он, не зная, говорят.
Так удивляются они,
Так восхищаются они:
«Ээй, наверное, батыр
Освободит подлунный мир,
Прольет он кровь Кара-Кула,
Избавит всех людей от зла».
Неизмерима радость их.
На лучшие надеясь дни,
Остались в стойбищах своих
У очагов сидеть они.
Конь шестьдесят высоких гор
Преодолел во весь опор.
Прервал на миг могучий бег
Семидесяти бурных рек.
Скрывающая свет луны
С полуночи и до утра,
Предстала с южной стороны
Девятигранная гора.
И на макушке той горы,
Затмившей звездные миры,
Что от снегов белым-бела,
Встал темно-сивый, как скала.
Могучий Когюдей-Мерген
На землю прыгнул из седла,
Встал, голова — под облака;
Речь такова его была:
«Мой конь, у гор ты для меня —
Моих подмышек два крыла.
У бурных рек ты для меня —
Моих подмышек два весла.
Судьбою нам с тобой дана
Земля, и жизнь, и смерть одна.
Мой легконогий верный друг,
Что видел-слышал ты вокруг?»
Скакун сказал: «Постой, алып,
Здесь у подножья черных глыб,
Плечом касаясь брата брат,
Кезеры страшные стоят.
Скрывающегося в тени
Эрлика — воины они.
Стой, мой хозяин, посмотри:
Подземные богатыри,
Глотающие лунный свет,
В их костяках суставов нет.
Проклятые, они коней,
Как мух привыкли убивать,
Нечистые, они мужей
Привыкли наземь повергать.
Уже седьмой десяток лет,
Как мимо них дороги нет.
Всем, кто идет-проходит тут,
До мозга голову пробьют
Чугунным молотом своим,
Тяжелым колом золотым.
А голодны — живьем сожрут.
Такой рубеж поставил тут
Землею правящий каан,
Кровавоглазый великан,
Исчадье темноты и зла
По имени Кара-Кула».
«Путь до погибельного дня
С рожденья — не наоборот.
Ни за тебя, ни за меня
Никто на свете не умрет.
Ну темно-сивый, стой-держись!
Плен унизительный — не жизнь.
А смерть геройская — не плен!»
Промолвил Когюдей-Мерген,
Взлетел в седло. Минуя склон,
Подъехал к двум кезерам он.
Чугунный молот до небес
Взметнули с грохотом они.
Кол тяжеленный до небес
Взметнули с хохотом они.
Алыпу темя размозжить
Уже прицелились они,
Коню широкий лоб пробить
Уже примерились они.
Но под удар не угодил
Алып, коня он своего
Одним движеньем осадил
И на дыбы взметнул его.
Кезеры смотрят на коня:
Он легче ветра и огня,
Ушами режет облака,
Как глыбы — крепкие бока,
Округлый карий левый глаз,
Как солнце, скрытое звездой,
Округлый желтый правый глаз
Луноподобен, золотой.
Кезеры злобные стоят,
Теперь на всадника глядят
И видят, что у седока
Могуча левая рука,
И видят, что у ездока
Как туча — правая рука.
На крепко сложенной спине
Просторно, как среди степей.
Алыпа круглый лик в огне,
Глаза вечерних звезд ясней.
Весь чистым золотом покрыт,
В глазах от пуговиц рябит.
Один алыпа взгляд и вид
Сто тысяч в бегство обратит.
Как сталь копыта у коня, —
Не убоится он огня.
Алып от духа гор рожден,
Не устрашится смерти он.
Поднявши плетку, Когюдей
Приветствует богатырей:
«Ты, парень, вроде бы здоров,
Не искрошил своих зубов,
Скажи, зачем тогда нужна
Тебе клюка из чугуна?
И ты, парнишка, не убог,
Имеешь пару крепких ног,
И у такого мужика —
Зачем чугунная клюка?
Про вас в народе говорят,
Что убиваете коней.
Про вас во всех краях твердят,
Что пожираете мужей.
Ну что же — моего коня
Убить хотите или нет?
Хотите, может, съесть меня?
Или не нравится обед?»
Глаза двух воинов горят,
Кезеры злобно говорят:
«Сейчас, проезжий весельчак,
Башку положишь на рукав.
И на бок рухнет аргамак,
Не мять ему зеленых трав!»
И тяжким колом, изловчась,
Алыпа стукнули они,
И колотушкою меж глаз
Коня ударили они.
Когда ударили коня —
Гром грохотал четыре дня.
Сломался молот на куски,
Упал у Тойбодым-реки.
Не преклонил скакун колен,
Хохочет Когюдей-Мерген:
«Наврали, видно, мне про вас,
Из лживых слов сплели рассказ,
А ну-ка, вас ударю я,
На самом деле, без вранья!»
Кезеров за косички взял,
Тяжелой плетью исхлестал,
Так мелко искрошил тела —
Клочка сорока не нашла,
Куска ворона не взяла...
Алыпа лик красней огня.
Туман — дыхание коня.
Он меряет из края в край
Сереброкаменный Алтай...
У толстых пяток черных гор
Увидел он: морской простор
Исходит паром, ядовит,
Смолою желтою кипит.
За тридцать месяцев пути
Его вокруг не обойти —
Так это море пролилось,
В небесный купол уперлось,
В подземном нижнем мире с ним
Соединился Тойбодым.
Вороны на больших крылах,
Летя над ним, сгорают в прах,
Зверье на четырех ногах,
Упав в него, сгорает в прах.
Бушует море триста лет,
Прохода нет и брода нет.
Преграда на пути была
В поганый стан Кара-Кула.
Преграду эту создала
Кара-Таади — исчадье зла,
Любимая Эрлика дочь,
Злодейка черная, как ночь.
Дорогой следуя своей,
Подъехал к морю Когюдей
И был немало удивлен,
Когда вблизи увидел он:
Кезер на берегу сидел,
Рыбачил, на воду глядел,
Наживкой на крючке была
Башка рогатого козла.
Подъехал ближе Когюдей
И рыбака спросил: «Ээй!
Скажи мне, парень, где тут брод?»
Кезер открыл огромный рот,
И был ответ его таков:
«Спроси у старших рыбаков».
По берегу проехал он,
Остановился, изумлен,
Когда в тумане разглядел:
Еще один рыбак сидел,
Свисала с черного крючка
Башка ушастого телка.
К нему подъехал Когюдей,
Спросил его: «Скажи скорей —
Как переправиться, где брод?»
Кезер сказал: «Езжай вперед.
Там поглавнее есть рыбак,
Он все расскажет — что и как».
И далее проехал он,
Еще сильнее удивлен,
В тумане снова разглядел:
На берегу кезер сидел,
Была на острие крючка
Башка трехлетнего бычка.
Спросил кезера Когюдей:
«Скажи мне, парень, поскорей.
Хоть ты мне, что ли, дай ответ -
Есть переправа или нет?»
Кезер по-бычьи замычал
И по-медвежьи заворчал:
«Глупее мог найти вопрос?
Ты что — ослеп, паршивый пес?
Какой еще тебе ответ?
Сам видишь — переправы нет!
Чего здесь надо дураку?
Орешь, мешаешь рыбаку!
Отстань, негодный, от меня!
Двум воронам глаза коня
Скорми — и он увидит брод
Через кипенье желтых вод.
Отстань, проклятый, от меня!
Коросты на боках коня,
Болячки всякие сдери
И двум сорокам подари,
Они тебе покажут брод
Через кипенье желтых вод».
«Ты что же, на слепом коне
Поехать предлагаешь мне?
На запаршивевшем коне
Сам езди по своей стране.
В кипенье ядовитых вод
Кого ты ловишь тут, урод?
Что, если мне укажешь брод,
Язык отсохнет, лопнет рот?
Коль скажешь добрые слова —
Дырявой станет голова?»
Алып рассержен, возмущен,
И рукоятью плетки он
Сидящего в затылок ткнул
И в море с берега пихнул.
Тот до воды не долетел,
Воспламенился и сгорел.
Алып хотел уже назад
Коня от моря повернуть,
Два желтых ворона летят:
«Отдай глаза — укажем путь!»
И только он решил назад
Отъехать от проклятых вод,
Сороки желтые летят:
«Коросты дай — укажем путь!»
Ответил Когюдей: «Отдам».
И вмиг по разным сторонам
Те птицы с криком разлетись
И вмиг обратно возвратись,
Алыпу злобно говорят:
«Вернись назад, вернись назад!
Нигде у моря нет конца.
Любого сжарит храбреца.
Внизу с ним слился Тойбодым.
Глаза коня давай, съедим!
Сороки желтые твердят:
«Вернись назад, вернись назад!
Нигде у моря нет конца.
Сожжет любого удальца.
Вверху кипенье желтых вод
Вонзилось в синий небосвод.
Нигде нет брода, так и знай,
Коросты конские давай!»
Алып разгневанный сказал:
«Вот вам коросты, вот — глаза!»-
И бросил им два уголька,
Коры сосновой два куска.
Сороки давятся корой,
А злые вороны — углем.
Он плеть хватает той порой,—
Раздался свист, пронесся гром,—
И поглотила птиц вода,
Они сгорели без следа.
Тут темно-сивый конь сказал:
«Наверно, мой черед настал.
На расстоянье в год пути
Назад придется отойти.
С разбега, сделав этот путь,
Попробую перемахнуть
Я море желтое, а нет —
Прервется здесь навек наш след».
Воитель повод натянул,
Коня обратно повернул.
Им за день удалось пройти
Дорогу в тридцать дней пути.
Тут Когюдей-Мерген назад
Свой соколиный бросил взгляд:
У толстых пяток черных гор
Морской виднеется простор,
Исходит паром — ядовит,
Смолою желтою кипит.
Конь темно-сивый говорит:
«Короткий сделали мы путь,
Мне моря не перемахнуть».
За десять дней — годичный путь
Легко проделали они,
Остановились отдохнуть
Под кедром в голубой тени.
Тут глянул Когюдей-Мерген —
За чередою горных стен,
За полосою вечных гор
Увидел соколиный взор —
Сияет море желтизной,
Качает огненной волной,
Смертельный источает зной.
Алып могучий, молодой
Тут плетью вытянул коня,
В обратный путь его гоня.
Распластываясь, конь бежит,
Степь буйнотравная дрожит.
Вытягиваясь, конь летит,
Даль каменистая гудит.
На горы ступит быстрый конь —
Из-под подков летит огонь.
Следы — в полях чреда озер.
Он сорок недоступных гор,
И пятьдесят крутых стремнин,
И шестьдесят больших долин
В единый миг преодолел
И Когюдею повелел:
«На берегу, хозяин мой,
Плотней глаза свои закрой!»
Алып глаза свои закрыл,
Луку руками ухватил,
Когда опомнился, взглянул —
Уж море конь перемахнул.
Вокруг, куда ни кинешь взор,—
Пустой безжизненный простор.
Глухую даль белым-бело
Песком сыпучим занесло.
И солнца лик скрывает мгла,
Как жар — холодная зола.
И в восхищенье: «Конь так конь!»-
Тут Когюдей-Мерген сказал.
И в удивленье: «Муж так муж!» —
Тут белогривый конь сказал.
Лицо алыпа — как пожар.
Туман — дыхание коня.
К зловещим скалам Дьер-Дьюмар37
Приехали к закату дня.
Здесь между небом и землей,
Между сиянием и мглой,
Как два свирепые быка
С загривками.под облака,—
Две расходящихся скалы,
Две вмиг сходящихся скалы.
Птиц лунокрылых целый стог
Лежит у черных бычьих ног.
Лежат, как россыпи камней,
Тела раздавленных зверей.
Летящий ветер много лет
На части рубят две скалы,
И свет луны, и солнца свет,
Сшибаясь, режут две скалы.
От тех, кто проходил туда,
Лишь куча ног осталась тут.
Администратор сайта http://ligis.ru
|
| |
| |
| Сергей-Колотов
Автор |
14.11.2011 / 09:22 / Сообщение 25 |
|
Сообщений: 6473
| От тех, кто проходил сюда,
Гора голов осталась тут.
И всюду бурелом костей
Коней погибших и людей.
Тут ни пройти, ни проползти,
Ни проскочить, ни пролететь:
Кара-Кула закрыл пути
И сторожем поставил смерть.
Подумал Когюдей-Мерген,
Туда коня направил он,
Где старый — тридцати колен —
Над миром тополь вознесен.
Седло и хлопковый потник
Снял Когюдей-Мерген с коня,
«Пасись, гуляй четыре дня,
Найди целительный родник
И там в течение трех дней
Воды живительной попей.
Моих подмышек два крыла,
Нас ждут великие дела,
На крупе мяса нарасти,
Нас ждут великие пути».
Коня пустил, и в тот же миг
Алып улегся на потник,
Укрылся шубою своей
И беспробудно спал шесть дней,
А на седьмой увидел сон:
Великим солнцем осенен —
Родной Алтай, родной народ
Свободно, радостно живет.
Отец и мать его вдвоем
В аиле каменном своем
Сидят добры и веселы,
Их лица ясные — светлы...
Как явь увидев этот сон,
Проснулся и поднялся он,
Невдалеке от страшных скал,
Как оказалось, он лежал.
Досады горькой не сдержал,
Унять печали не сумел,
Он горько-громко закричал,
Печально-грозно заревел;
Тот крик куски огромных скал
Обрушил с поднебесных гор,
Тот рев до капли расплескал
Всю воду десяти озер.
Услышав богатырский вой,
Дрожат шулмусы под землей.
Заслышав богатырский крик,
Заволновался злой Эрлик.
Заря средь ночи занялась,
Земли поверхность сотряслась.
Кезеры двадцати племен
В неведенье, изумлены.
Кааны тридцати племен
Испуганы, удивлены.
Воители далеких стран
Задумались, заслышав вой:
Ревет Кара-Кула каан
Или алып кричит иной?
Тут Когюдей прервал свой крик,
Потряс уздой, призвал коня,
И тут же перед ним возник
Конь белогривый в свете дня.
Литая грудь его — крута,
Стена зубов его — бела,
Спина от гривы до хвоста
Сплошным сияньем залита.
Увенчан гривою густой,
Пушистой шерстью золотой
Покрыт от холки до копыт,
Ушами прядая, стоит.
Заржет — летит в долины гром,
Отмечен солнечным тавром.
Тряхнет могучей головой —
Смешает тучи с синевой.
Глаза его как две луны:
Сияют — издали видны.
Тут Когюдей коня взнуздал,
Затем обтер и заседлал,
На темно-сивого взглянул —
Клыкастый конь заматерел,
Сам на себя алып взглянул,
И оказалось — пожелтел,
Как будто ржавчиной покрыт,
Слабее прежнего он стал,
Был столько дней силен и сыт,
Теперь совсем оголодал.
И Когюдей-Мерген с торок
Подобный облаку мешок
Вмиг торопливо отвязал,
Две плитки сырника достал.
Старушка мудрая его
Сготовила из молока
Алтын-Тарги 38для своего
Алыпа, славного сынка.
От большей плитки отломил —
Сил вдвое больше ощутил,
От меньшей плитки откусил —
И вдесятеро больше сил.
Алып в седло легко вскочил
И начал парою удил
Во рту коня звенеть-играть,
За золотую рукоять
Он ухватил витую плеть
И, повелев стрелой лететь,
По крупу вытянул коня,
До страшных скал его гоня.
Администратор сайта http://ligis.ru
|
| |
| |
| Сергей-Колотов
Автор |
14.11.2011 / 09:22 / Сообщение 26 |
|
Сообщений: 6473
| Распластываясь, конь бежит,
Вытягиваясь, конь летит,—
И всколыхнулись небеса,
Согнулись вечные леса.
И ворон где не пролетал,
Над голой, выжженной страной,
Где сокол быстрый не мелькал,
Над желтой дальней стороной,
Конь точно ветер просвистел,
Туманом белым пролетел.
И не успел алып вздохнуть
И глазом не успел моргнуть —
Конь промелькнул меж страшных скал
И на горе высокой встал.
Администратор сайта http://ligis.ru
|
| |
| |
| Сергей-Колотов
Автор |
14.11.2011 / 09:23 / Сообщение 27 |
|
Сообщений: 6473
| Здесь, у подножия горы,
Черна, как ночь, река текла,
Рос черный тополь без коры
С листвою серой, как зола.
С горы багровый тек туман
На землю, что была гола.
Тут жил кровавый великан
По имени Кара-Кула.
Алтайских шестьдесят племен
Кара-Кула поработил,
Подлунных семьдесят племен
В своих рабов он превратил.
Черна река — бурлит, ревет,
По берегу, мыча, бредет,
Как галька, разномастный скот.
На берегу ее другом
Средь бела дня черно кругом —
Как черный уголь, черный скот,
Как стаи воронов, народ.
Алыпы и кезеры тут —
Жабообразные идут,
И слуги, и зайсаны тут —
Змееподобные ползут.
Верблюдов черная гряда
Траву железную жует,
Сарлыков мрачные стада
Затмили синий небосвод.
Железной изгороди тьма,
За нею виден белый скот.
Стоит железная тюрьма,
И светлоликий в ней народ.
Вдали, скотом окружена,
Там юрта бедная одна,
Мала, как сердце; жилкой дым
Восходит к небесам седым.
Старушка древняя видна,
Гребет лопатою навоз,
Шестидесяти лет она,
И ум ее ослаб от слез.
В доху с заплатами одет
Старик семидесяти лет,
Он с суковатым батогом,
Качаясь, ходит за скотом.
Другие видятся места:
Там среди черного скота,
Где скученно живет народ,
Угрюмо бродит взад-вперед
Девятилетний черный бык,
Как туча грозная, велик.
Администратор сайта http://ligis.ru
|
| |
| |
| Сергей-Колотов
Автор |
14.11.2011 / 09:23 / Сообщение 28 |
|
Сообщений: 6473
| Рога огромного быка
Пронзают в небе облака,
Его тяжелый длинный хвост
Вздымает пыль до синих звезд.
Негодный, левый рог его
Костьми быков облеплен весь.
Проклятый, правый рог его
Костьми людей облеплен весь.
И женщина сидит верхом
На нем в седле берестяном.
Надета шапка до бровей
Из перьев филина на ней.
Ее лица — угля черней —
Не просветляет лунный свет.
Ее лица — ночей мрачней —
Не зажигает солнца свет.
Одежда из шуршащих лент,
Как дым, струящийся во мгле.
Коварства и злодейства след
Лежит на молодом челе.
В ушах две медные серьги
Висят, как будто котелки,
Шаманский бубен за спиной
Гудит-гремит берестяной.
Поводья — мертвая змея,
Из змей живых большая плеть.
Склоняясь набок и смеясь,
Колдунья начинает петь.
Смеясь игриво, скалит рот,
Визгливо женщина поет.
Она бессчетный черный скот
Живой змеиной плетью бьет,
И колотушкою она
В неволе держит племена.
Стогранный каменный аил
Глаз солнца ясного закрыл.
Высоко в небеса ушел
Железной коновязи столб.
Вокруг скота, у всех дорог
Полно зайсанов, как сорок.
Вокруг людей со всех сторон
Кезеры — стаями ворон.
Тут Когюдей коня спросил:
«Чей этот каменный аил?
Чьи эти голые поля?
Чья эта черная земля?»
Скакун такую речь ведет:
«Неисчислимый белый скот —
Стада, отары, табуны
И многочисленный народ
С обличием светлей луны —
Народ родителей твоих
И скот неисчислимый их.
Старушка эта — мать твоя,
А этот старец — твой отец.
В становище Кара-Кула
Мы прискакали наконец.
А на быке верхом видна
Кара-Таади — его жена.
Охотится Кара-Кула,
Жена вершит его дела».
Воитель дальше бросил взгляд:
В недосягаемой дали
Семь желтостенных юрт стоят
На грани неба и земли.
И светятся, как семь огней,
У коновязи семь коней.
Спросил алып: «Что это там?»
Ответил конь: «Владенья лам.
Есть книга мудрая у них
Про всех властителей земных.
Легко по книге той найти —
Где перервутся их пути».
Администратор сайта http://ligis.ru
|
| |
| |
| Сергей-Колотов
Автор |
14.11.2011 / 09:24 / Сообщение 29 |
|
Сообщений: 6473
| ...Каана черная жена
Узнала то, что не узнать,
И разгадала все она,
Что невозможно разгадать:
На стойбище Маадай-Кара
Встал на крыло птенец орла.
Отцом ему была гора,
Береза матерью была.
В тени листвы, меж горных глыб
Не сгинул не попавший в плен,
И вырос молодой алып —
Могучий Когюдей-Мерген.
Его слова звучат, как гром,
Лицо сияет, как луна,
Его глаза горят огнем,
И голова ума полна.
Он все преграды миновал,
Не устрашился черных скал,
Теперь каан Кара-Кула
Положит на рукав башку.
И серый конь, исчадье зла,
Теперь подохнет на скаку.
Алып освободит народ,
Угонит свой бессчетный скот,
За мать свою и за отца
Пришел он биться до конца.
Каана подлая жена,
Коварно думает она:
«Я мужа не предупрежу,
Я этой правды не скажу.
Пусть Когюдей угонит скот,
Домой родителей вернет
И мужа моего убьет.
Тогда настанет мой черед,
Тогда достигну своего
И выйду замуж за него.
Жить на земле привыкла, я,
В подземный мир не опущусь.
Люблю подлунные края,
К Эрлику я не возвращусь».
Вот так задумала она,
Каана мерзкая жена.
Но не узнать и в свете дня
Алыпа и его коня —
Послышался короткий стон,
Алып на землю пал ничком
И обернулся тут же он
Тастаракаем-бедняком39.
Упал на землю верный конь
Вслед за алыпом молодым,
И обернулся тут же он
Торбоком синим и худым.
Бедняк в седле берестяном,
Рванье холщовое на нем,
Торбока прутиком хлестнул,
С горы в долину повернул.
Конек худой с горы идет,
Тастаракай в седле поет.
Протяжно, звонко он запел —
Сухой кедрач зазеленел,
Запел красиво, звонко он —
И запестрел цветами склон.
И эту песню бедняка,
Летящую издалека,
Услышала Алтын-Тарга
И отошла от очага,
Сказала, двери отворив
: «Родной напев, родной мотив
До боли за душу берет.
Послушай, кто это поет?»
Поет бедняк Тастаракай,
Летят слова из края в край.
И голос, звонче серебра,
Достиг ушей Маадай-Кара.
«Негодник, звонко так поет —
Тревожит, за душу берет...
Судьба в страну Кара-Кула
Его откуда занесла?»
Алыпа испытать позлей
Решила Эрлик-бия дочь:
И семь десятков кобелей,
Свирепых, черных, точно ночь,
Она спустила на него
И натравила на него.
Хотели в клочья разорвать
Они коня и седока,
Пустились за ноги хватать,
Кусать торбока за бока.
Алып в одежде бедняка
Их начал прутиком хлестать,
Рассек им спины до костей,
И стая черных кобелей
Сбежала, жалобно скуля,
Ногами еле шевеля.
Колдунья черная опять
Решила парня испытать.
Тут стала даль еще черней,
Тут стала степь еще мрачней —
То семьдесят быков по ней
Огромных — каждый как скала -
Вперед колдунья погнала.
Встает от топота быков
Пыль выше белых облаков.
Идут торбока забодать.
Бедняк в седле берестяном
Их начал прутиком хлестать.
Так сек, что мясо от костей
Поотставало у зверей.
Ревя, как малые телки,
Ушли свирепые быки.
Подъехал к коновязи он,
К нему бегут со всех сторон
Зайсаны черные, кричат:
«Тастаракай, пошел назад!
Не место кляче у столба,
Не место в юрте для раба!»
В другие двинулся места,
Но у загонов для скота
Кезеры черные кричат:
«Тастаракай, пошел назад!
У нас огромные быки,
И каждый зол, и всякий лют,
Они торбока на куски,
На клочья мигом разорвут.
Быстрей отсюда уезжай,
Иль будешь пешим, так и знай!"
Поехал дальше он, гоним,
И там коня остановил,
Где оказался перед ним,
Как сердце, маленький аил.
Он дверь из дранки отворил,
Вошел в родительский аил,
Сел, шапку войлочную снял,
Учтиво, вежливо сказал:
«Хозяева, эзен, эзен!
Почтенные, эрмен, эрмен40!
К вам, проезжая этот край,
Заехал я, Тастаракай».
«Ну здравствуй, здравствуй, паренек!
Наверно, путь твой был далек?
Поведай — из какой земли
Тебя дороги привели?
Располагайся отдохнуть.
Скажи — далеко ль держишь путь?» -
Старик Маадай-Кара спросил,
Седой алып проговорил.
Сказал Тастаракай в ответ:
«Ээй, почтенный, много бед
Творят кааны в наши дни,
Злы и воинственны они,
Зверью безумному сродни.
И как узнаешь наперед —
В каком краю погибель ждет?
Хозяева, скажу я вам,
Хочу узнать у желтых лам —
Где спрятана душа моя.
За этим и поехал я
Из-за семидесяти гор,
Из-за бесчисленных долин,
Через лесной, степной простор,
Через полет речных стремнин,
Сквозь море ядовитый жар,
Меж скал зловещих Дьер-Дьюмар.
И на пути заехал к вам,
Ища владенья желтых лам.
Проделав многолетний путь,
Маленько надо отдохнуть.
Торбок колени подогнул —
Пускай пощиплет он травы.
Я в юрту вашу заглянул,
Меня не прогоняйте вы».
Алтын-Тарга молчит, она
Испугана, удивлена.
И старец слушал, изумлен,
Но, речь дослушав, плюнул он:
«Жирнее нету молока,
Чем у собаки, говорят.
Хитрее, чем у бедняка,
Ума не встретишь, говорят.
Не потому ль, что тощ и гол,
Меж скал зловещих ты прошел?
Не потому ль, что худ торбок,
Перелететь он море смог?
Будь гостем, парень, но смотри —
Поедешь дальше — так не ври...»
Тут принесла старушка-мать
Посуду — гостя угощать.
На углях подогрела в ней
Лягушек мясо, мясо змей,
Все это в чашку налила,
Тастаракаю подала.
Он чашку не донес до рта,
Глядь — а она уже пуста.
Маадай-Кара не углядел,
Когда он выпил все и съел.
Отставил чашку, говорит:
«Я отдохнул теперь и сыт.
Кто вдоволь мяса змей поест,
Тот славным станет, говорят.
Кто лягушатины поест,
Кааном станет, говорят».
Старик Маадай-Кара изрек:
«Ты не сердись, прости, сынок,
На нас с обидой не гляди.
Тут правит все Кара-Таади.
Мы на тебя не держим зла,
Все зло здесь от Кара-Кула.
Чтобы огонь наш не зачах —
Помет бросаем мы в очаг.
А чтобы не пропасть самим —
Еду поганую едим.
И горше нашей жизни — нет,
Нас, стариков, на склоне лет
Злодей рабами сделать смог
И нами правит, словно бог...»
Слова почтенного отца
Алып дослушал до конца,
Поднялся с шумом, возмущен,
Аил покинул быстро он.
Когда обратно прибежал,—
«Ээй, почтенные,— сказал,—
Кто хочет есть, тот будет сыт.
Я тут приметил,— говорит,—
Девятилетнего быка —
Большого стада вожака.
На расстоянье в год пути
К быку тайком не подойти.
С пути недельного, видать,
Он разбегается бодать.
И все бы это — ничего,
Но вот задача — у него
На роге остром, как игла,
Людские сгнившие тела.
Коль не побрезговать и взять
Да шкуру черную содрать,
Освежевать быка, сварить,
То что за это может быть?»
Смеясь, сказал Маадай-Кара:
«Колоть быка пришла пора,
Ведь для приезда твоего
Каан выкармливал его!»
Тастаракай опять вскочил,
Из юрты с шумом поспешил,
И вынул острый нож складной,
И камень сжал в руке другой.
Быка ударил что есть сил,
До мозга голову пробил.
Бугай колени подогнул,
Долину черную боднул.
Администратор сайта http://ligis.ru
|
| |
| |
| Сергей-Колотов
Автор |
14.11.2011 / 09:25 / Сообщение 30 |
|
Сообщений: 6473
| Алыпа быстрый нож-томрок
Мгновенно глотку пересек.
Не мешкая, Тастаракай,
Не отдохнув, Тастаракай
Схватил быка за пару ног,
По камням с шумом поволок,
К дверям аила подтащил,
У ног отцовских опустил.
Седой отец заголосил:
«Эх, парень, что ты натворил!
Не знаешь ты — кого убил!
Сама Кара-Таади на нем,
Колдунья, ездила верхом!
Каан за этого быка
Убьет меня наверняка...»
Покуда горевал старик,
Тастаракай в единый миг
На части мясо разрубил,
В котел родительский сложил.
Из шкуры две подпруги свил,
У ног отцовских опустил.
«Кааны в нынешние дни
Зверью безумному сродни.
И пара лишняя подпруг,
Коль кочевать придется вдруг,
Вам пригодится»— так сказал,
Из юрты с шумом побежал
И с шумом возвратился вмиг,
Сказал: «Послушай-ка, старик,
О чем хочу я рассказать:
Увидел невидаль опять —
Самца верблюда-вожака:
Как тополь, шея высока,
Горбы — две голые горы,
Клыки огромные — остры,
Брюшное сало вожака
Свисает точно облака.
Тяжелой тучности такой
И важной поступи такой
Ни у какой скотины нет,
Но на его коленях след
Того, что множество людей
Убил и растоптал злодей.
Коль, не побрезговав опять,
Самца-верблюда завалить
И шкуру с подлого содрать,
То что за это может быть?»
«Коль сила есть — тогда спеши
И по дороге сам реши:
Из четырех верблюжьих ног
К какой прилипнешь ты, сынок».
Тастаракай легко вскочил,
Из юрты с шумом поспешил
И камень сжал в руке одной,
В другой — свой верный нож складной.
Тяжелым камнем подлеца —
Четырехлетнего самца —
Меж глаз ударил что есть сил,
До мозга череп проломил,
Верблюд-вожак свалился с ног.
Ножом Тастаракай-сынок,
Как будто молнией, взмахнул,
По шее зверя полоснул
И, ухватив за пару ног,
К аилу с шумом приволок.
Маадай-Кара загоревал,
Седой старик запричитал:
«Скажи, старуха, для чего
Я подзадоривал его
Убить верблюда-вожака?
Где разум был у старика?
Положит конь темно-гнедой
На гриву голову свою,
Я, воин старый и седой,
Теперь погибну не в бою.
Кара-Кула за вожака
Убьет меня наверняка...»
Покуда причитал старик,
Тастаракай в единый миг
С верблюда-зверя шкуру снял
И тушу вмиг освежевал,
На части мясо разрубил,
В котел вариться положил.
И быстро сделал два мешка
Из толстой шкуры вожака.
Администратор сайта http://ligis.ru
|
| |
| |
